Неожиданно вернулось единство, все четверо почувствовали друг друга, ближе, чем в предыдущих испытаниях, когда было ещё много игроков. Теперь их осталось так мало, что они легко осознали ставки друг друга.

— Теллагерса, редчайшее вещество в галактике, — тихо сказал олигарх. — Даже в моей коллекции его нет. Оно потянуло на половину моей империи. Удивительно, но даже так… слабовато.

Геометрис зарокотал, тревожно и раскатисто, как штормовой прибой.

— Его песчинка — это три десятка спасённых звёздных систем, сотни миллиардов жизней, — с уважением сказала Афина. — Геометрис поставил на кон всё, чего добился и сделал, всю силу своего вмешательства в судьбы каждого из спасённых, а через них — в общую историю галактики.

— Три десятка? — истерично рассмеялся Охотек, глотая воздух и выпуская не звонкий смех, а задушенное свистящее «И-и-и». — У меня полторы сотни миров! Я контролирую судьбы куда большего числа потребителей и работников, слышите?

— Владеть кошельками людей и использовать их труд — несравнимо слабее, чем даровать им жизнь и сделать возможной жизнь их будущих поколений, — сказала Ана. В её голосе вовсе не было презрения, но делец почувствовал его у себя в душе. Это было неприятное ощущение.

— К тому же, твоя бизнес-империя тянется в будущее на достаточно ограниченный срок, –добавила Афина. — Ты клонишься к закату жизни, когда тебя не станет, её разберут по рукам, и с каждым годом эхо твоей воли будет стихать. А звёзды, которые реорганизовал Геометрис, останутся пылать и дарить энергию своим системам… очень надолго.

Наступило молчание. Охотек опустил голову и сжал руки на груди, придавленный осознанием мелкости того, что почитал великим. Он был не в силах смотреть на остальных. И в тишине пугающим всхрипом прозвучал лай Одиссея, который закашлялся собственной кровью и без сил откинулся назад. Он больше не мог держать голову.

— Скорее, — прошептала Ана, сжимая побелевшего детектива.

— Я поставила на кон своё право наследия, — быстро и чётко сказала Афина. — Наследия империей Олимпиаров и право власти над десятками тысяч систем. Не знаю, что оценила система: потенциал моего вмешательства в историю и жизни других… либо реальный объем этого вмешательства. Если они видели будущее.

— Мы поняли, — прошепелявил делец, не поднимая глаз. — Ты, оказывается, великая.

Он усмехнулся.

— Удивительно, как ты не брезгуешь знаться с нами, ничтожными.

Афина решила ответить ему, даже зная, как дороги секунды для умиравшего Одиссея:

— Это испытание показало нам, что твоя ничтожность обратно пропорциональна тому, сколько ты отдаёшь другим. И начать никогда не поздно.

Она наклонилась и легко подняла Фокса, руки богини расширились, превращаясь в энергетическое ложе, и голова детектива оказалась у Афины на груди. Она взглянула на него с печальным упрёком.

«Ну а что мне было делать?» отчётливо подумал Одиссей, зная, что обе принцессы поймут его через единство. «У меня только две крутых вещи…»

У каждой статуи загорелся новый вопрос, от которого тянулись три стрелочки: к остальным игрокам.

— Выбрать, кого атакуешь, — сказала Ана сосредоточенно. И посмотрела на Фокса.

Ради этого детектив и пошёл на риск: он поставил в свою защиту менее ценную вещь, чтобы в случае выхода в лидеры кого-то, кроме них с Аной, иметь возможность перевесить его более ценной. Так и вышло, вот только собственная ставка Фокса получилась слишком низкой, и шансы на выход в финал у него стали малы. Значит, теперь он играет не для себя, а для Аны с Афиной. Ведь хотя Геометрис и не стал буквальным лидером, его чаша висела опасно близко к их чаше. Следующий шаг может поменять порядок и выкинуть их из игры, и тогда в финал пройдут Охотек с Геометрисом.

Одиссей представил, как абсолютный эгоист становится победителем Игр, и, хотя это было на порядки лучше, чем со Схазмой, внутри всё равно отозвалось: «Нет, так будет неправильно». Что ж, даже если Фокс сейчас проиграет, он гарантирует победу Аны с Афиной.

— Подними… — прошептал детектив и указал взглядом на статую спасителя звёзд.

Богиня поднесла его и помогла сделать то, что он задумал.

Охотек и Геометрис с напряжением наблюдали, как скрюченные пальцы человека потянулись к лицу, цепко ухватили глаз… и понесли пустоту в пальцах. Как пустота опустилась на правую чашу существа-фрактала — израненного, растерявшего половину элементов, утратившего симметрию и гармонию, но сохранившего их внутри.

— Что ты поставил? — буркнул Охотек, сощурившись и ничего не видя.

Но все увидели, как чаша быстро, стремительно и неудержимо пошла вниз.

Геометрис застыл, полностью неподвижный впервые за время их знакомства, он остановился, как смолкшие часы, как сложный повреждённый механизм, который всегда немного двигался и тикал, перескладываясь внутри. Но это не означало вред. Лишь признание важности момента.

Правая чаша упала до нижней точки, левая взлетела максимально вверх.

Звёздная бездна, поражённо подумал Одиссей. Он знал, что глаз сайн имеет высокую ценность, но настолько? На весах лежало что-то невероятное, маленький чёрный шарик легко перевесил все достижения спасителя тридцати систем. Понимай Фокс это заранее, он поставил бы глаз на себя самого, обеспечив победу в испытании и выход в финал! Но он не подозревал об истинной ценности глаза.

— Пустоту? — обалдело воскликнул олигарх. — Ты поставил на кон Великое Ничто⁈

После всего случившегося он был готов поверить уже во что угодно. И гипотеза была вполне логична: бесконечная пустота небытия перевесила бы хоть всю вселенную:) Но, увы или к счастью, Фокс не располагал такой силой и не владел Ничем. Просто квинтиллиардеру было не суждено увидеть, как детектив вытянул из глазницы чёрный глаз сайн и положил его на чашу весов Геометриса.

Взгляды Аны и Афины сверкнули одинаковым восхищением, в волосах принцессы волна светло-фиолетового волнения быстро сменилась водопадом рыжей радости. Всем стало понятно, что Геометрис в любом случае выбывает из игры. Перевес глаза сайн перед всеми его заслугами и свершениями был неоценимо-велик.

Он скромно принял своё поражение, пророкотал, как стихающий отголосок ушедшего шторма, и отступил от статуй. Кажется, Геометрис отказался делать ставку против кого-либо из игроков. Одиссею в этот момент стало уже совсем плохо, он почти терял сознание, поэтому Ана не медлила: она подошла к весам Охотека и накрыла ладонью его правую ладонь.

— Это безрассудно, — сказала Афина с осуждением и тревогой, она явно не одобряла выбор своей визави.

— У меня нет ничего даже отдалённо более сильного и ценного. И у тебя тоже не осталось.

Девушка выпрямилась, её взгляд остановился на бывшем боссе, который уже не видел и не понимал происходящего вокруг. Его кожа отекала и желтела, сетки капилляров проявлялись на щеках и руках.

— Да что ж ты делаешь, — завопила хистеройка. — Не смей умирать, кормилец мой! Чесатель и гладитель! Я и так потеряла всех остальных, хотя бы ты останься!

— Тише, — Свийс оплёл Уулю хвостами и прижал к себе. — Не сделай ему хуже.

Ана смотрела на Одиссея Фокса, который умирал у неё на глазах уже в третий раз. Что за дурацкая манера! Да сколько можно меня оставлять? Волосы девушки становились алыми и темнели, как вишнёвый водопад. Ана отчётливо, как никогда, поняла, что не хочет вселенной без этого человека. Без его мудрости и доброты, незаметного юмора и самых правильных вопросов мир теряет смысл. Она собрала всё, что могла, всё, что у неё было, и положила на чашу весов.

И империя Охотека, и без того невысоко взлетевшая, стала тяжело и недовольно оседать вниз.

— Что? — расхохотался квинтиллиардер безумным подхрюкивающим смехом. — ЛЮБОВЬ⁈ Какая, к смуглям, любовь? Да вы потешаетесь что ли? Как какая-то задрипанная романтика одного дурацкого человечка к другому ничтожеству может хоть как-то влиять на мощь огромных состояний, промышленность целых планет, сделки бизнес-империй?!!

Изумление вытаращило глаза олигарха посильнее, чем весь ВВП двенадцатого сектора. И судя по замершему, напряжённому взгляду Афины, она была с ним почти согласна. Богиня не верила, что любовь Аны может перевесить, способна спасти Фокса и оставить его в игре. Ведь она считала, что это чувство не проживёт долго.

— Ну, если рассуждать научно и комплексно, — внезапно прошипел змей.

Учёный, профессор, ядовитый и одинокий старик, вот уж от кого в последнюю очередь ожидаешь услышать слова поддержки и надежды.

— То удельная мера влияния чувства должна быть