Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что-то вы притихли? Помирать что ли собрались? — съехидничал Ветеран.
— Что вы, батенька, это я вашу мысль, так сказать, осмысливаю. И вот что я вам скажу: страх смерти довлеет над всеми. И этот страх естественный, я бы сказал, не очень-то и постыдный, управляет нами. Ох! Как управляет!
— Управляет-то управляет, а вот у нас во время той войны со страхом боролись очень эффективно. Выпивали норму и в атаку, вперед. Страх исчезал. А что сейчас? Пьете какую-то дрянь — нулевку и прочую номерную дребедень. Да и не из-за страха, а так от безделья. Позор, да и только. — Ветеран горестно махнул рукой.
— Зря это вы, батенька, ругаете наши напитки. Я полагаю, что регламентация улучшает управляемость общества. Иначе начнется хаос — кто во что горазд. Сами же и будете страдать от этого хаоса.
— Мне то что, меня уже нет, — заметил Ветеран. — А вот вы от этой одинаковости можете развалиться. Когда все вокруг одинаковое, особенно выпивка и развлечение, то есть зрелища — общество быстро хиреет.
— У нас в обществе есть страх, и он удобно управляет этим обществом, — ответил Предводитель.
Неожиданно появились новые, тихие голоса, почти шепот:
— Надо бы оставить его у нас, — заметила одна из старушек, — бедный юноша, натерпелся.
— Да, надо оставить, — согласилась вторая.
— Но он может не захотеть, — продолжила первая.
— Да мы же на что, — ответила вторая.
— Да, да, ты как всегда права, дорогая, — подхватила первая, — вот проснется, мы ему чайку третьего, нашего — все свои приключения забудет и останется у нас навсегда. А вот и наш Блаженка идет.
Он сквозь сон слышал этот разговор и сначала не мог понять — что это было? А когда проснулся окончательно, еще некоторое время лежал с закрытыми глазами и прислушивался к тому, что происходит в доме.
— Блаженка, ты был у управляющего? Нам уже год назад обещали эти чудные браслетики с кнопочками.
Звонкий, молодой голос с выражением продекламировал:
— Мои милые бабушки!
Здрасте, мои дорогие!
Как вы тут без меня жили?
Не тужили? Не тужили.
Поскитался я все лето.
Ох! Денежки все шальные.
Там во городе не малом,
Там меня так не любили.
Разговоры. Разговоры.
А делов совсем немного.
Обещали очень скоро,
Что дадут вот-вот и строго.
Но бежали дни и ночи.
Что сказать-то вам? Короче,
Ничевошеньки не дали.
Но отбросили все печали.
Ну их там всех не разумных…
— Тише, тише, Блаженка, у нас гость отдыхает, вчера пришел. Похож на беженца, а по рассказу — так выходит дезертир, — прошептала одна из старушек.
— А зачем нам дезертир? —
шепотом спросил Блаженка, —
— Нет для них у нас квартир.
Дезертира надо сдать,
Пусть уходит воевать.
С ним хлопот не оберемся,
Лучше с ним мы разминемся.
Он открыл глаза. В окно падал яркий солнечный свет. И судя по тому, что солнцем освещалась дальняя стена комнаты, было ранее утро. За занавешенной дверью слышался шорох и шепот:
— Мы хотели бы его оставить себе. Ты, Блаженка, был бы ему младшим братом. Он, судя по виду и рассказу, хороший человек, добрый, но только потерянный какой-то. Не знает, куда и где ему применить себя, свой талант.
— А, что за талант у него?
Он по хозяйству что-то может?
Что за тоска его так гложет?
Что надо с фронта убегать,
Бродить и что-нибудь искать.
— Он умеет читать мысли, внушать чего-нибудь людям.
— Ну это не велик талант.
Сейчас таких «читателей» премного,
Как будто кто-то высадил десант,
А вот с поэтами пока что так убого.
— Знаем, знаем, ты у нас один такой рифмователь, но ведь ты же его еще не видел, не поговорил с ним, а уже так враждебен. Это, Блаженка, нехорошо.
— Ну хорошо, я посмотрю,
Поговорю, но точно знаю,
Что если вы уже решили,
Уже ему немало чаю
Испить уж дали,
То теперь ему закрыта эта дверь.
— Пока что третьего чаю мы ему еще не давали. Пожалуй, на завтрак и дадим. А от первого чая он так разговорился, очень откровенный юноша…
Шепот затих. Только иногда слышны были какие-то скрипы и шорохи. День для него начинался очень тревожный.
— Что он вчера рассказал им? — вспоминал он. — Почему они про него уже почти все знают? Надо быть осторожным сегодня утром. Очень осторожным.
Зеленка для брата
Утро было морозное и какое-то сырое, промозглое. Его послали в аптеку за «зеленкой» для младшего брата. Тот болел уже несколько дней. На коже по всему телу высыпали прыщики и очень чесались. Брат плакал, ныл, плохо спал и не давал в доме никому хорошенько отдохнуть. Вся семья по очереди кто как мог развлекала его. Отвлекали от почесывания.
В аптеке покупателей было немного — эпидемию гриппа в этом году ждали в конце зимы. А сейчас еще не закончился декабрь. Младший брат заболел как-то неожиданно. Пришел из школы первоклашка, что-то ему все не нравилось, пропал аппетит. К вечеру появилась температура, а утром на коже образовались красные чесучие прыщики, которые после активного поскрябывания превращались в расчесанные ранки. В те времена «зеленка» — зеленая жидкость использовалась для обеззараживания любых не очень больших ранок. От этого обеззараживания малые ребятишки часто ходили в многочисленных зеленых пятнах на разных частях тела.
Он заплатил в кассу за два флакона «зеленки», подошел к продавщице в отдел с чеком и получил в руки две небольшие баночки, закупоренные резиновыми пробками. Положив баночки в карман пальто, он вышел из аптеки и направился к трамвайной остановке. В те времена трамвайные вагоны сильно отличались от современного городского пумпеля. В пумпеле пассажирам, смотрящим в окно, казалось, что городской пейзаж плывет за окном, а сам вагон стоит на месте, настолько плавным и бесшумным
