litbaza книги онлайнРазная литератураПостлюбовь. Будущее человеческих интимностей - Виктор Вилисов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 ... 122
Перейти на страницу:
опыту, — подозреваю, что это и есть источник «новых моделей маскулинности» (в которых всё меньше собственно маскулинного). С одной стороны, более взрослые и менее погружённые «в повестку» мужчины в российских регионах всё так же продолжают жать друг другу руки; с другой — многие из читающих это наверняка сами были свидетелями мужской публичной культуры в Турции или некоторых регионах Кавказа, где даже среди взрослых и пожилых мужчин объятия, прогулки по улице под руку или поцелуи в щёку не являются чем-то, подрывающим маскулинность. Сейчас вопрос не в генезисе мужского рукопожатия и его трансформации, равно как и объятий при встрече, а в том, что это в принципе такое как явление? Мужское рукопожатие, где оно принято, не является свободным выбором двух тел, — это повторяющийся акт, принудительный самой своей историей и тем, как он записан в культуре. Эта тонкая хореография, которая оформляет встречу двух мужчин и кучей вписанных в себя нюансов задаёт тон их дальнейшему взаимодействию. Сколько внимания в медиа уделялось способу жать руку рыженького президента Америки — силе его рукопожатия, манере тянуть руку визави на себя, — это сравнивается с современными кодами маскулинностей и даёт характеристику актору рукопожатия: в предельном значении — насколько он мужчина. В числе прочего, из таких принудительно повторяющихся ритуалов состоит гендер и его конструирование, по мысли Джудит Батлер. В книге Gender Trouble она опирается на теорию речевого акта, придуманную в 1962-м философом языка Джоном Остином[85], и конкретно понятие перформатива — такого акта речи, который при произнесении конституирует реальность, как слова судьи, объявляющего заседание открытым, или служащей в загсе, объявляющей пару жёнами. Батлер дополняет теорию Остина соображениями философа Джона Сёрла, который уточняет, что перформативы не просто «делают вещи» или создают события, они ещё и налагают ответственность на людей, которые принимают участие в событии, совершать некоторые дальнейшие действия, то есть запускают целые цепочки событий. Но для того, чтобы иметь такую силу, перформативы должны обращаться к некоторым условиям и законам, которые уже известны, у произносящего должен быть определённый авторитет, чтобы его речь спровоцировала события.

Батлер расширяет концепцию перформатива таким образом, что он начинает иметь отношение не только к языку, но и к тому, что и как тела делают: пожимают руки, обнимаются, смотрят на другие тела тем или иным образом. Кроме того, в её концепции нет никакой «подлинной сущности» человека, которая выражалась бы гендером; до гендера (точнее дискурса, который его производит) нет вообще ничего, кроме телесной реальности, но и она с самого рождения начинает конституироваться им. То есть гендер — это не что-то, что человек может свободно выбрать и моментально сменить, а продукт дискурса, который вынуждает тела повторять определённые слова, жесты и ритуалы, часто неосознанно. В интервью после выхода Gender Trouble и в более поздней книге Bodies That Matter Батлер указывала на вульгарное прочтение её теории: якобы гендер это роль, которую можно свободно выбрать с утра и отказаться от неё вечером; она не согласна с такой коммодификацией этого концепта, потому что гендер в её понимании — это не объект, а процесс; в более поздних текстах она делает явное различение между перформансом и перформативностью, где первое только часть второго. То, что гендер «это социальный конструкт», не значит, что Батлер ловится на удочку дихотомии пола/гендера, — у неё пол скорее всасывается гендером, биологическая реальность, что бы она ни значила, тоже конструируется и реконструируется под социальной и символической. У Батлер перформативность — это сила дискурса, который через повторение (репетицию перформанса) производит определённый тип субъекта. Матрица, в которую этот субъект должен быть вписан, — это та же самая принудительная (у Батлер forced, а не compulsory) гетеросексуальность. Она уделяла особое внимание изучению конструируемости гендера на примере дрэг-квин культуры. И здесь возникает непростой вопрос о субверсивности понятия гендера, его способности подрывать дискурс, его производящий, и всю матрицу гегемонной гетеросексуальности. С одной стороны, на примере дрэга с его ироничностью, трансгрессией и гиперболизацией видно, что гендер буквально производится, дрэг вскрывает имитационную природу гендера, его выучиваемость через повторение, чем разрушает его претензию на природность и естественность. С другой стороны, субверсивный эффект не только не автоматический, он ещё и непростой и невычисляемый, если приземлять эту субверсию на повседневную реальность: реальные изменения происходят медленно и неравномерно. Такая всеобъемлющая роль, уделяемая дискурсу, не могла не вызвать критику: теоретикесса перформанса Сью-Эллен Кейс, например, писала, что это сдирает с субъекта любую политическую эффективность, раз он уже расположен внутри дискурса. В более поздних интервью Батлер допускает возможность телу взять в руки власть над процессом гендеринга и развернуть его в какую-либо из сторон: путём переприсвоения другого гендера, коррекционных операций или выхода на территорию небинарности. Присвоение гендера — это не одиночное действие, а процесс — от рождения до взросления и далее; на территории этого процесса тело может занимать разные позиции: от сопротивления до принятия гендерной матрицы и исполнения предписанного перформанса. Тело может качать руки, чтобы рукопожатие было крепким, и колоть ботокс в ладони, чтобы они не потели, а может отказаться от вечного возвращающегося ритуала и отправиться навстречу объятиям.

Я хочу закончить главу четырьмя историями, которые произошли в сентябре-ноябре 2021-го, когда я заканчивал книгу. Это такая открытка тем людям, которые, читая написанное выше, уверены, что сегодня «мы как общество» (глобальное или российское) продвинулись гораздо дальше и всё это уже не очень актуально; каждую из историй легко связать с тем, о чём я писал выше.

История первая. У женщины из Москвы, занятой в креативной индустрии, в конце октября от ковида умирает муж. Она начинает записывать всё, что с ней происходит в этот страшный период, — последовательно появляются четыре больших поста про её чувства и ощущения, их недостроенный дом, его вещи. Третий пост о том, как она перечитывает их переписку и в последние два года обнаруживает их обоих погружёнными в унылый быт и понукание. Через полторы недели после смерти она пишет большой пост про женскую поддержку, которую получила за прошедший месяц, пока муж лежал в больнице, и после его смерти. И пишет, что жизнь с мужчиной, какой бы прекрасной она ни была, замыкает тебя на нём. А дальше описывает, как стал легче и свободнее её повседневный быт — с уборкой, готовкой; как появилась возможность встретиться с подругами, с которыми не встречалась годами; и что подруги, все состоявшиеся женщины в районе сорока, рассказывают одну и ту же печальную историю о браке, который поддерживался на протяжении многих лет силами

1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 ... 122
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?