очень знающая, очень понимающая, но при этом очень капризная публика! И темпераментная, как и во многих портовых городах, — могут и тухлой селёдкой в не понравившегося исполнителя запустить!

В Марселе со мной пел Фауста Ландо Бартолини, замечательный певец, много выступавший и в Metropolitan и в La Scala. Настоящий, как говорится, тенор старой итальянской школы. Да вот беда — публика ждала совсем другого певца!

Бартолини пел блестяще, но публика сразу начала устраивать ему самую настоящую обструкцию — свистели, орали, улюлюкали… Бартолини не выдержал — вышел на третьем спектакле на авансцену и сказал совсем уж потерявшим берега зрителям: «Что вы хотите? Почему освистываете меня? Что я делаю не так?» С галёрки орут: «Тебе не хватает лиризма!» А он возьми да скажи: «Тогда, может быть, вы выйдете и споёте?» Тут уж такая буча поднялась, что и описать трудно…

Я смотрю, бедный Ландо прямо на глазах багровеет, пот с него просто градом, и мы с моим Мефистофелем — его роль исполнял замечательный, с «чёрным», инфернальным тембром словацкий бас Копчак — просто бросились к нему, я говорю: «Сергей, надо быстрее помогать, его сейчас инсульт хватит…» Но, по счастью, обошлось.

Вот это — настоящие страсти по опере, такое сегодня редко встретишь. Какие уж там Мефистофель с Фаустом!

Искушение Фаустом

Один советский поэт старшего поколения, как гласит предание — или это правда? — однажды записал в своём дневнике: «Написал стихи о любви. Закрыл тему».

А если всерьёз, то Иоганн Вольфганг фон Гёте с полным основанием, закончив главный труд своей жизни, — трагедию о докторе Фаусте, о чём он и сделал запись в своём дневнике, мог бы записать для себя нечто подобное. Гёте, правда, прочно стоял на плечах своих многочисленных предшественников — до него о докторе Фаусте за полтора века только на немецком языке было написано около тридцати драматических произведений!

Первое — «Народная книга» вышла через полвека после смерти героя. Одно из дешёвых изданий сказок попало через пять лет в Англию, где и стало основой для «Легенды о докторе Фаусте» Кристофера Марло.

После же смерти Гёте поток произведений о легендарном чернокнижнике отнюдь не иссяк. Пушкин написал свои «Сцены из Фауста» ещё при жизни Гёте. А за Пушкиным последовали и австрийский поэт-романтик Николаус Ленау, и Генрих Гейне со своим «Доктором Фаустом», и Томас Манн с «Доктором Фаустусом», и его сын Клаус с «Мефистофелем», и Иван Сергеевич Тургенев со своим собственным «Фаустом»…

Первый и, к сожалению, ныне утерянный фильм о Фаусте появился ровно через четверть века после рождения кинематографа, последний — «Американский дьявол» — несколько лет назад. Весьма заметное место в кинематографической Фаустиане занимает фильм нашего соотечественника Александра Сокурова.

А музыкантов — так и вовсе как прорвало. Количество произведений — от романсов до рок-опер — о странствующем маге-философе и искушающем его дьяволе с трудом поддаётся исчислению. Хитрый доктор не хуже духа тьмы продолжал искушать самых непохожих друг на друга музыкантов — от Густава Малера, Игоря Стравинского и Альфреда Шнитке до Фредди Меркьюри и Рэнди Ньюмана…. Не говоря уже о Роберте Шумане и Рихарде Вагнере.

Но почему именно Фауст? Почему не кто-то другой из бесчисленных алхимиков, чернокнижников, магов, астрологов, оставивших свой след в европейской истории? Почему, скажем, не Агриппа Неттесгеймский, которого столь иронично показал в своём «Огненном ангеле» Прокофьев? Прокофьев, к слову, в этой же опере, мягко иронизируя над творениями Гуно и Бойто: сделал Фауста обладателем густого баса, а Мефистофеля — характерно-шутовского тенорка.

Они снова пришли в погребок Ауэрбаха

Неисповедимы пути матушки-Истории. Вполне возможно, на месте Фауста мог оказаться и кто-то другой… Тем более что реального человека, прославившегося под именем Фауста (Иоганна Георга Фауста), по-настоящему звали Георгием Гельмштетом, и родился он 23 апреля 1466 года… где? В Гейдельберге?[25] В Хельмштадте?[26] В Зиммерне?[27] В Виттенберге[28], том самом, где с 95 прибитыми к дверям местной церкви тезисами Мартина Лютера родилась Реформация? Там дом Фауста отмечен мемориальной доской. Как и в Праге, не без основания считающейся самым мистическим городом Старого Света…

Разное говорят историки… Говорят и о Книтлингене[29], где в середине XVI века был обнаружен пропавший во время Второй мировой рукописный документ-купчая на дом, хозяином которого значился некий Fausten. Имя Фауст, кстати, в переводе значит «счастливый»… «Семь городов оспаривали право считаться родиной Гомера…» Но именно в Книтлингене любопытствующему предъявят больше всего «фаустовских» адресов…

Реальный Фауст, как свидетельствуют документы, учительствовал в нынешнем городке Бад-Кройцнах[30], откуда был изгнан местными жителями. Одним из первых получил степень бакалавра теологии в Гейдельберге, практической магии же обучался в Краковском университете, — не его ли духовным потомком стал описанный Адамом Мицкевичем пан Твардовский? Много странствовал по Европе, выдавая себя за мага и волшебника — знакомый мотив, не правда ли? Не раз изгонялся из различных немецких городов, а в Нюрнберг вообще не был допущен как «великий содомит и некромант»…

Памятник доктору Фаусту у ратуши в Книтлингене

По данным многочисленных легенд, без труда можно рассчитать, что знаменитую сделку с Мефистофелем доктор Фауст заключил в 1514 году — срок контракта заканчивался через 24 года. И точно — в 1538 году Фауст скончался (или погиб?) при весьма загадочных обстоятельствах. Могилы у Фауста нет… А как она может быть у того, кого унёс в ад дьявол?

Двадцатый век внёс в мировую Фаустиану не меньший вклад, чем девятнадцатый. И одно из подлинных её сокровищ — написанная в начале 1920-х небольшая пьеса великого бельгийца, а точнее, фламандца Мишеля де Гельдерода «Смерть доктора Фауста». Действие её происходит одновременно… на двух площадках. И странное раздвоение испытывает зритель, глядя одновременно и на средневековую, и современную ему Европу…

Схожий раздрай испытывает и тот, кто попытается поглубже заглянуть в историю великого чернокнижника. Ему предстанут не один, а два Фауста — подобно тому, как у историка России начала ХХ века может сложиться впечатление, что в ней было два Григория Ефимовича Распутина…

Один Фауст — тот, что продал душу духу тьмы. Этот Фауст — речь идёт не о герое Гёте! — иногда кажется сосредоточением всех мыслимых и немыслимых пороков. Другой, во многом остающийся в тени, — вдумчивый и пытливый учёный, мучительно ищущий и утраченную молодость, и смысл бытия, и вечно ускользающую истину. Этого «другого» Фауста нам очень