Мелисса была далеко не единственной самкой, способной до поры до времени затаивать обиду и дожидаться благоприятного случая, чтобы выместить свою злобу. Пуч потеряла мать, когда ей исполнилось пять лет, и ее связывала странная дружба со старым самцом Хаксли. Правда, слишком большого внимания они не уделяли друг другу, но частенько вместе бродили по лесу и занимались выискиванием в шерсти. Если Хаксли поднимался и уходил из лагеря, Пуч, словно тень, всегда следовала за ним. Однажды она вместе с молодым самцом Эвередом осталась у нас в лагере после того, как все остальные обезьяны ушли. Ей было тогда шесть лет, а Эвереду на год больше. Очевидно, им совсем не досталось бананов, и, как только вся группа скрылась из виду, мы принесли для них большую гроздь. Они тут же поссорились, и Эверед слегка припугнул самку. Она вскрикнула и тотчас склонилась перед ним, подставив зад, в позе подчинения. Тогда Эверед великодушно успокоил ее легким прикосновением, и они мирно уселись рядом и принялись за бананы.

Вдруг совершенно неожиданно не только для Эвереда, но и для нас Пуч отбросила бананы в сторону и прыгнула на сидящего рядом самца. Она хватала его за шерсть, кусала, била ногами. Эверед оцепенел от этой неслыханной дерзости. И действительно, в нашей практике не было случая, чтобы самка атаковала старшего по возрасту самца. Но очень скоро нам стала ясна причина дерзкого поведения Пуч: старик Хаксли, вздыбив шерсть, стоял на тропе и не мигая смотрел на нас. Потом он перевел взгляд на дерущихся юнцов. По-видимому, он услышал крик Пуч и поспешил ей на помощь, но не мог сразу понять, кто ее обидчик. Подойдя к Пуч и Эвереду, он, как нам показалось, стукнул и того и другого, повернулся и побрел прочь. Эверед вопил до тех пор, пока не охрип, и корчился, как от сильной боли. Пуч спокойно последовала за своим защитником и, проходя мимо Эвереда, посмотрела на него так, как сделала бы на ее месте всякая девчонка. Этот взгляд выражал нескрываемое превосходство, ехидство и презрение. Ни до, ни после этого мне не приходилось видеть у шимпанзе такой самодовольной физиономии.

Пуч не раз обижала и Фифи, свою подружку по играм, которая была моложе ее на два года. Иногда поведение Пуч выходило за рамки дозволенного. Как-то обе играли вместе и Фифи нечаянно задела Пуч, та вскрикнула и бросилась на нее. Фифи съежилась от страха, немедленно встала в позу подчинения, но Пуч вместо того, чтобы успокоить подругу прикосновением руки, укусила ее. Это было против всяких правил.

Фифи, которая унаследовала от матери твердый характер, повернулась и бросилась на самку, превосходящую ее по размерам и возрасту. Они сцепились и покатились по земле, вырывая друг у друга клочья шерсти и визжа от боли. Пришедшая Фло положила конец драке, и Пуч, громко крича, ретировалась. Фифи, захлебываясь от рыданий, снова подставила зад — на этот раз матери. Фло, чтобы успокоить дочь, начала гладить ее и не останавливалась до тех пор, пока Фифи не затихла. Рана ее распухла и кровоточила, по-видимому причиняя ей сильную боль. Несчастная Фифи соорудила себе гнездо прямо на земле и долго прикладывала к ране охапки листьев.

Многое в общественных отношениях шимпанзе напоминало нам поведение человека. Сходство подчас было большим, чем нам хотелось бы. Лишь продолжая исследования и изучая группы с установленными родственными связями, мы сможем составить более полную картину общественной организации шимпанзе.

Могла ли я представить себе, впервые ступив на песчаный берег заповедника Гомбе-Стрим, что тем самым я делаю первый шаг по пути к организации научно-исследовательского центра, в котором спустя несколько лет будут работать около 10 сотрудников, изучающих различные аспекты поведения шимпанзе, павианов и гверец.

Наш первый помощник, Эдна Конинг, появилась в заповеднике вскоре после рождения Флинта. В течение долгого времени она забрасывала нас письмами, умоляя взять ее на любую должность. В конце концов мне стало трудно одной справляться со всеми делами, а после того как Фло родила сына, работы еще прибавилось, и я была рада взять себе помощника. Эдна перепечатывала мои записи, а позднее и сама стала вести наблюдения. Поэтому теперь, уходя вслед за Фло и Флинтом в горы, я знала, что Эдна запишет все, что произойдет в лагере, и могла быть совершенно спокойна.

В те дни мы работали с утра до поздней ночи. Для записи своих наблюдений я пользовалась диктофоном и практически ни на секунду не отвлекалась от шимпанзе. По вечерам Эдна перепечатывала магнитофонную запись, а я садилась за обработку материалов для диссертации. Теперь мы уже перепечатывали записи моих наблюдений в трех экземплярах. Один из них подшивался в дневник, другой ежемесячно отсылался Луису на случай пожара или наводнения в заповеднике, а третий экземпляр я размечала в соответствии с характером поведения обезьян: «обыскивание», «покорность», «агрессивность» и т. д. По этим разметкам рукопись разрезалась, и куски с описанием этих категорий подклеивались в соответствующие папки, что значительно облегчало обобщение результатов и подготовку диссертации.

Кроме того, много времени отнимал у нас анализ экскрементов шимпанзе. Раньше для того, чтобы исследовать состав пищи обезьян, мы высушивали помет, но Хьюго предложил нам промывать его. Это была прекрасная идея: промывая экскременты, мы всегда знали, какие фрукты уже поспели, как часто обезьяны ели насекомых и мясо. Просто удивительно, какая значительная часть пищи проходила через желудочно-кишечный тракт шимпанзе лишь частично переваренной. По этим остаткам, по фруктовым косточкам мы всегда могли составить достаточно четкое представление о том, чем питаются животные в течение всего года. Эти данные подкреплялись подробными записями наблюдений, на каких деревьях кормились животные во время того или иного сезона. Образцы обезьяньего помета мы помещали в жестяные банки с продырявленным дном и промывали их над специально вырытой для этого ямой.

Хьюго очень много помогал мне, хотя и был по горло занят своими собственными делами. Национальное географическое общество все еще продолжало финансировать его работу, и он вел счета — свои и мои, сочинял сценарий для фильма и тексты к фотографиям, продолжал много снимать и тратил массу усилий, чтобы содержать аппаратуру в исправности, особенно в сезон дождей.

Мы работали так много, что Ван, которая приехала нас навестить и с первых же дней включилась в интенсивный ритм жизни лагеря, предложила нам устраивать раз в неделю «вечер отдыха». Эта мысль пришлась нам по душе — теперь мы ждали единственного свободного вечера с таким же нетерпением, с каким большинство людей ждет уик-энда. В эти вечера мы слушали музыку, отдыхали, расположившись вокруг костра, медленно и с удовольствием ужинали, не давясь и не проглатывая пищу целиком, как в остальные дни, когда нас ждала никогда не кончавшаяся работа. Иногда мы даже позволяли себе перекинуться в кости.

Но и в эти короткие часы отдыха разговор вертелся вокруг шимпанзе. Мы были настолько увлечены и поглощены нашими исследованиями, став свидетелями, а может быть, даже и участниками всех событий жизни шимпанзе, что не могли ни о чем другом говорить или думать. Бесконечное удивление, бесконечная радость… и бесконечный труд. Можно с уверенностью сказать, что, если бы не то огромное удовольствие, которое доставляла нам работа, мы едва ли смогли бы довести исследования до конца.