Кардинальное решение всех проблем, связанных с подкормкой, принесло нам сооружение подземного бункера. Он начинался от лабораторного корпуса и достигал 10 метров в длину и полутора метров в ширину. Высота его была достаточной для того, чтобы человек среднего роста мог идти не сгибаясь. В бункере, точнее, траншее было достаточно места для хранения дневного запаса бананов. Ящики, в которых теперь открывались не только крышки, но и днища, мы разместили по обеим сторонам траншеи. Наконец-то можно было полностью контролировать процесс кормления и знать, кого мы кормим. Появление павианов уже не вызывало у нас прежней паники. Если ящики в это время были наполнены, мы простым нажатием кнопок отодвигали днища и высыпали бананы обратно в траншею, а потом, открывая верхнюю крышку, демонстрировали шимпанзе и павианам, что ящики пусты. Если же в лагере были одни шимпанзе, накормить их не составляло особого труда.

Теперь у нас уже не возникало практически никаких осложнений с подкормкой обезьян. Помню, как однажды сломалась защелка, закрывающая днище одного из ящиков, и Гоблин пробрался в траншею. Он вылез оттуда с огромной гроздью бананов, и нужно было видеть, как он торжествовал при этом.

Мы регулировали частоту подкормки и следили за тем, чтобы животные получали бананы не чаще одного раза в 10–14 дней. Шимпанзе вновь вернулись к прежнему бродячему образу жизни. Теперь они наведывались в лагерь лишь тогда, когда случайно оказывались поблизости.

Естественно, наши записи о поведении животных на станции подкормки стали более скудными, чем раньше, но все же шимпанзе приходили достаточно часто, и наши помощники продолжали вести регулярные наблюдения за одними и теми же индивидуумами.

Зато теперь, помимо наблюдений в лагере, которые, конечно, приносили нам много сведений об изменениях в доминантной иерархии, о взаимоотношениях между индивидуумами, о ходе развития детенышей, мы вновь получили возможность следить за жизнью обезьян в естественных условиях. Снова, как и в самом начале, мы бродим за ними по лесам, продираемся сквозь густые заросли и карабкаемся вверх по крутым склонам, с той лишь разницей, что теперь шимпанзе не обращают на нас ни малейшего внимания и, по-видимому, считают членами своей группы. Они позволяют нам идти за ними по тропе, хотя нет ничего проще в этой пересеченной местности, чем сбить преследователя с толку.

Трудно сказать, сколько времени продлится наше спокойное существование. По крайней мере сейчас нам кажется, что мы наконец-то нашли верное решение проблемы подкормки и добились удачного сочетания наблюдений за животными в лагере и в джунглях. Когда я просматриваю свой дневник, передо мной вновь разворачиваются полные драматических событий истории отдельных животных, и тогда я понимаю, что все наши усилия, каторжный труд, неудачи и отчаяние вознаграждены сторицей.

Рождение младенца — это всегда событие не только для человеческой семьи, но и для многих сообществ животных. У шимпанзе рождается сравнительно мало детенышей. Половозрелая самка может стать матерью не чаще одного раза в три с половиной — пять лет. В нашей группе из 30–40 особей новорожденные появлялись всего один-два раза в год. Естественно, что такое важное событие вызывало живой интерес у всех членов сообщества.

Гоблин вошел в большую семью обезьян, когда ему было всего два дня от роду. Обезьяны сидели на дереве и занимались выискиванием в шерсти. Когда Мелисса начала осторожно карабкаться наверх, бережно обхватив крошечное дитя, все с напряженным вниманием уставились на них, а любопытная Фифи бросилась к ним. Взобравшись на дерево, Мелисса прежде всего подсела к Майку: повизгивая, она протянула руку, потрогала его бок и приняла традиционную позу покорности. Майк покровительственно похлопал ее по крестцу, но, как только он наклонился к Гоблину, Мелисса тотчас отодвинулась в сторону. То же самое повторилось и во время приветствия Голиафа, Дэвида и Рудольфа — каждый из них хотел рассмотреть младенца поближе.

Минут через пять Майк начал демонстрирование: он прыгал и раскачивал ветки. Мелисса с криком бросилась было прочь от него, но плацента, все еще соединенная пуповиной с Гоблином, запуталась среди ветвей. От внезапного рывка беспомощный малыш чуть не свалился на землю. К счастью, мамаша вовремя подхватила его, потом потянула за пуповину и высвободила плаценту. В это время к Мелиссе кинулся Голиаф, и скоро все взрослые самцы прыгали вокруг нее и яростно раскачивали ветки. Молодая мать, как, впрочем, и все остальные самки, пришла в полное смятение и, громко крича, поспешила ретироваться. Вся эта сцена вполне могла бы сойти за бурную церемонию в честь новорожденного, хотя в действительности, несомненно, была спровоцирована чувством досады и неудовлетворенного любопытства — ведь Мелисса не позволила самцам как следует рассмотреть младенца.

Наконец все успокоилось: самцы вернулись к прерванному занятию, а самки окружили Мелиссу и начали пристально разглядывать малютку Гоблина. Правда, стоило одной из них наклониться слишком близко, как Мелисса угрожающе лаяла и загораживала новорожденного рукой.

Мы наблюдали подобные сцены всякий раз, когда молодые мамаши впервые приносили в группу своих младенцев. Все проходило значительно спокойней, если очередного детеныша демонстрировала пожилая мамаша: умудренная жизненным опытом, она никогда не убегала прочь и позволяла всем членам группы удовлетворить свое любопытство. Взрослые самцы спокойно усаживались рядом с ней и внимательно изучали младенца. Нервозное поведение молодых самок часто становилось причиной настоящей трагедии — ведь в течение первых дней жизни новорожденный младенец еще не способен самостоятельно держаться за шерсть матери и может при малейшем рывке легко свалиться вниз. Правда, мы никогда не видели, чтобы младенец падал во время этих необузданных сцен. Кроме того, по нашим наблюдениям, самки шимпанзе не делают попыток перегрызть пуповину, и цепляющаяся за ветки плацента увеличивает возможность падения. Нами зафиксировано несколько случаев таинственного исчезновения детенышей в первые дни после рождения.

За шесть лет, прошедшие с того времени, как родились Флинт и Гоблин, в нашей группе появилось на свет 12 здоровых младенцев, и, хотя некоторые из них умерли в первый год жизни, наблюдения за поведением детенышей и матерей выявили много интересного. До пятимесячного возраста матери тщательно оберегают малышей от всяких контактов с другими животными; исключение делается лишь для родных братьев и сестер. С трех месяцев малыши уже начинают тянуться к сидящим рядом членам группы, но матери, как правило, не допускают контакта со взрослыми. Правда, малютка Пом росла совершенно иначе. Ее мать Пэшн спокойно оставляла новорожденную дочку на земле и позволяла молодым самкам не только подходить к ней или трогать ее, но даже приводить в порядок нежную шерстку малышки.

Пэшн во всех отношениях была несколько странной матерью. Я приметила ее еще в 1961 году: это была уже вполне зрелая самка. До рождения Пом, которая появилась на свет в 1965 году, она потеряла одного детеныша, и в этом не было ничего удивительного. Пэшн относилась к своим отпрыскам с потрясающим равнодушием. С первых же дней жизни младенец, предоставленный самому себе, был вынужден вести борьбу за существование. Пом научилась ездить верхом на спине матери, когда ей исполнилось всего два месяца — на целых три или четыре месяца раньше других малышей. Это случилось после того, как Пом больно ушибла ногу и не могла крепко держаться за шерсть матери. Пэшн не стала с ней церемониться — вместо того чтобы придержать дочку рукой, как поступили бы на ее месте другие мамаши, она попросту посадила ее на спину. Пом пришлось пережить несколько неприятных мгновений. Не успела она еще привыкнуть к новому положению, как Пэшн вдруг со всех ног понеслась к группе взрослых самцов и пробежала метров 30, вероятно совершенно позабыв о бедной малышке. Та, судорожно вцепившись в материнскую шерсть, с величайшим трудом удерживала равновесие. Мы не могли понять, как ей это удавалось — даже детеныши более старшего возраста неизбежно сползали вниз при резких движениях матери.