чужое сердце биться быстрее, чем собственное? Валентина и Ривейро не знали немецкого, но потерянный вид Астрид Штраусс, грустная красивая музыка и вся обстановка комнаты с ее атмосферой хаоса и заброшенности – все указывало на то, что женщина искренне скорбит.

– Астрид Штраусс? – спросила Валентина, осмелившись разрушить магию хрупкого мира печали, в который они так бесцеремонно вторглись.

Женщина медленно обернулась, словно пытаясь вернуться к знакомой реальности, которая ее совершенно не радовала, – наверное, в собственных мыслях ей было куда лучше. Она кивнула. Валентина несколько секунд рассматривала Астрид Штраусс. Было ясно, что та пропустила первые три стадии горевания и сразу перешла к грусти. Ни отрицания, ни гнева, ни торга. Она отдалась боли и тоске.

– Вы из полиции?

– Из гражданской гвардии, – уточнила Валентина. – Вчера капрал Роберто Камарго, наш коллега, ездил с вами на опознание тела профессора Карсавиной.

Астрид Штраусс снова кивнула, хотя, казалось, ей совершенно все равно, кто перед ней. Валентина внимательно ее разглядывала. На вид Астрид было не больше тридцати пяти. Детское личико и длинные черные дреды куда больше подходили студентке, чем преподавательнице. Она была одета опрятно и со вкусом, но при этом напоминала хиппи – что-то среднее между классическим и неформальным стилем. Влажный блеск в серых глазах.

Коротко произнеся слова соболезнования, лейтенант приступила к допросу. Для начала следовало помочь Астрид Штраусс расслабиться.

– Вы давно знаете Ванду Карсавину?

Женщина почти улыбнулась, как если бы лишь сейчас осознала что-то, о чем раньше никогда не задумывалась.

– Да нет. Три года или чуть меньше, хотя казалось, что гораздо больше, мы же виделись каждый день.

Голос монотонный и странный выговор, звук “р” выходил как будто с надрывом. К тому же испанский Астрид оставлял желать лучшего.

– Виделись каждый день? Работали вместе?

– Мы живем вместе. В одной квартире во Фрайбурге.

– Это в Германии, да?

– Да. Мы обе работаем в Университете Альберта-Людвига. Она ведет… вела курсы по Средневековью, истории и археологии. Mein Gott[30], ведь теперь она больше никогда… Не могу в это поверить. – Астрид Штраусс умолкла.

Валентина поторопилась задать новый вопрос, чтобы та не успела снова провалиться в меланхолию.

– Вы с Вандой преподавали одни и те же предметы?

– Ой, нет, мы просто вместе в отделении археологии. Я преподаю древнюю историю и социальную антропологию. В Сантандере мы собирались рассказывать об обществе раннего Средневековья, их верованиях, – она с трудом выговорила последнее слово, – и обычаях. Архитектура, одежда, еда, культ мертвых… Ванда искала сведения об одном архитекторе, который некогда приехал в Испанию с севера, она считала, что он построил моту… то место… где ее нашли.

– А почему ее интересовало, кто построил моту? Она хотела установить авторство?

Профессор вздохнула:

– Полагаю, что так. Ванда всегда стремилась добраться до истины. Она везде могла обнаружить двойной смысл, тайну, чтобы… как это по-испански?

– Разгадать, – подсказал Ривейро.

– Ваши отношения ограничивались профессиональными интересами и тем, что вы жили в одной квартире? – спросила Валентина.

Астрид Штраусс некоторое время смотрела на нее молча. В глубине прозрачных серых глаз Валентина прочла ответ.

– Да. Это были отношения… ограниченные. Какое-то время мы встречались, но очень недолго… Das ist schnee von gestern[31], как говорится. Она не как я. Она вообще не была ни на кого похожа. Она была свободной, любила людей, а не их пол.

“То есть спала со всеми подряд”, – подумал Ривейро.

– Вы не знаете, она в последнее время состояла в отношениях?

– Нет. Не думаю. Сомневаюсь. Ничего постоянного, по крайней мере. Работа была ее жизнью. Она увлеклась археологией пещер и много путешествовала, участвовала в раскопках.

– В пещерах? – спросил Ривейро.

– Ее интересовали средневековые артефакты, хотя какое-то время она увлекалась и спелеологией. Конгресс в Комильясе посвящен спелеологии. Но на раскопках люди знакомятся, много общаются, находят новых друзей… Понимаете?

Валентина кивнула, однако не дала свидетельнице передохнуть, ей срочно требовалась конкретная информация.

– Вы знаете, где Ванда ночевала в Комильясе?

– Нет, она мне не говорила. Она поехала на одну только ночь, а я не хотела расспрашивать. Может, у каких-то знакомых…

– А вы кого-нибудь из них знаете?

– Не знаю, никогда не интересовалась спелеологией, так что…

– А ее ноутбук? У нее же был ноутбук, правда?

– Конечно. Она взяла его в Комильяс. У нее был чемоданчик с одеждой, компьютером и тем самым платьем.

“Тем самым платьем?”

– Что за платье? – спросил Ривейро.

– Платье ее бабушки. В субботу вечером у них был бал. Средневековый бал с последующим ужином, а платье…

– У Ванды Карсавиной было средневековое платье, доставшееся по наследству от бабушки?

– Или даже от прабабушки. В Польше средневековые балы очень популярны.

– Значит, она взяла с собой платье, но не настоящее средневековое платье, а копию, семейную реликвию, которая переходила женщинам от поколения к поколению, верно? – вслух повторила Валентина.

– Да, все так, – ответила Астрид. Она ожила и больше не походила на раненого зверька. – Ванда из Польши, из Кракова, она каждый год туда ездит… ездила проведать маму. В Кракове проходит самая большая средневековая ярмарка в Европе. Несколько поколений семьи Ванды участвовали в праздниках, в так называемых придворных балах. Ванда обожала эту ярмарку, для нее это было будто очутиться в пятнадцатом веке. – Астрид грустно улыбнулась.

– Понятно. Скажите, а почему вы не поехали с подругой на конгресс?

– Я ведь уже говорила, спелеология не входит в круг моих интересов, а в Сантандере у меня была распланирована культурная программа, да и работы много. Я встревожилась, только когда Ванда не вернулась в воскресенье и перестала отвечать на мои звонки.

– А на чем Ванда отправилась в Комильяс? Ее кто-то отвез туда?

– Ах, нет, она поехала на такси.

– Это довольно далеко. А когда примерно она должна была вернуться?

На своем неуклюжем испанском Штраусс объяснила, что Ванда должна была вернуться в воскресенье, потому что семинар начинался в понедельник. Она также добавила, что в субботу для участников конгресса организовывали средневековый ужин, а в воскресенье – обед. Конгресс заканчивался во вторник или в среду, но Ванда, разумеется, могла присутствовать только в субботу или воскресенье. Вообще-то она специально поставила свой семинар в Сантандере так, чтобы его даты совпали с датами конгресса.

– А когда вы в последний раз разговаривали?

– В субботу вечером. Она отправила мне фото в средневековом платье, когда собиралась на ужин.

– По вотсапу?

– Да.

– Можно взглянуть?

– Конечно.

Преподавательница порылась в груде простыней, отыскала телефон и показала фотографию, на которой сияющая красотой Ванда Карсавина позировала в средневековом платье, доставшемся ей по наследству и ставшем ей саваном. Было странно видеть ее такой живой. Временами Валентине казалось, что живых от мертвых отличает одна-единственная искра, которая и придает