привычка — стучаться в дверь. Вот он раз постучался, другой — и за это время Дёмка забрался наверх, к балкам, где и затих.

Атаман зашел. Сначала долгое время топтался у двери. А потом неспешно прошел. След слышал, как гость трогает его вещи. Неспешно; видимо, рассматривает. Как будто в душу подглядывает. Скрипнула постель — уселся на нее, значит.

«Он что, дождаться меня решил?» — испугался юный охотник.

Время шло, а сын Черной Реки не уходил. Судя по повторяющемуся поскрипыванию постели, тот сидел, покачиваясь. А потом забубнил что-то в такт скрипу. Нет! Напевал тихонечко, о чем-то задумавшись:

— Спит придорожная трава… Спит там, где мчатся к океану… По рельсам поезда… Траве той снятся острова и удивительные страны… Зачем не знаю… Зачем не знаю ей снятся острова.

Пел на языке лоча, но как-то странно. Почти все слова либо незнакомые, либо неправильные. И выговор совсем иной.

«Кажется, он тут надолго» — помрачнел След.

— Может, все-таки спустишься? — раздалось снизу громко, и юноша вздрогнул.

Почувствовал, как краска стыда заливает лицо. Засопел и нарочито неуклюже стал спускаться. Вылез из простенка и с опущенным лицом подошел к гостю.

— Услышал? — тоскливо спросил Дёмка.

— Нет, — серьезно покачал головой старый лоча. — Из меня охотник хреновый. Просто мне сказали, что ты точно не выходил из усадьбы. А Чакилган рассказывала, что ты любишь иногда… вот так.

— Слишком много людей, — тихо ответил След, как будто, это всё объясняло.

И они принялись долго молчать.

— Послушай, — прокашлявшись, порушил тишину атаман. — Тяжело говорить, но давай уже начистоту: не люб я тебе? Не нужен тебе такой отец? Я ведь не дурак, понимаю, что насильно мил не будешь, а ты… ты же явно от меня бегаешь.

Он впервые заговорил с ним речью хэдзэни. С трудом подбирал слова: то ли забыл их, то ли…

Дёмка поднял на него удивленные глаза. Думал было по привычке отмолчаться, но слова родного языка потекли чуть ли не сами собой.

— Я не понимаю, что ты хочешь от меня. Ты не назвал меня сыном прилюдно, не требуешь сыновьего почтения. Я даже не знаю, как к тебе обращаться! Но ты всюду таскаешь меня с собой, показываешь, как ты мудр и прозорлив, как умел… Какая ты легенда Темноводья. Зачем? Чтобы показать, насколько я не такой, как ты? Насколько недостоин тебя? Так я это прекрасно знаю! Не мучай меня! Отпусти! Я жалкий дикарь… Так ведь вы, лоча, говорите? Кто я возле тебя⁈

Паскудные непрошенные слезы наполнили его глаза и вот-вот грозили выплеснуться за ненадежную запруду ресниц. Старый лоча запустил правую руку в двурогую бороду и задумался.

— Вон оно что… А я дурак! Накручиваю себя. Да еще и тебе больно делаю, — сын Черной Реки протянул к нему руку, чтобы утешить, но не решился, опустил. — Послушай… Хотя, не так. Удинкан назвали тебя След Ребенка. Знаешь, почему?

Дёмка мрачно помотал головой.

— Когда мамку отдали Старому Соболю, я совсем мал был. А в его роду и рассказывать некому. Мамка тоже молчала.

— Давным-давно славный охотник Кудылча нашел в лесу полуголого паренька. Как раз твоих лет. Такого же дылду, но уж точно гораздо более уродливого. Тот парень ни говорить по-людски не мог, ни ходить по лесу правильно, ни веслом грести. Совершенный балбес, как будто, не взрослый он был, а просто большой ребенок. Так парня в роду и прозвали — Ребенок. А когда ты родился, то тебя в честь отца и прозвали — След Ребенка. Понимаешь теперь? В твои годы я был намного глупее и хуже тебя! Как же ты можешь быть недостоин быть моим сыном! Ты высокий и сильный, ты знаешь лес и великий охотник. Любой род хэдзэни был бы горд отдать тебе свою дочь, породниться с тобой. Но и здесь, в Болончане ты мало кому уступишь. Тебя учат тайнам шаман и монах, тебя воспитывают такие славные воины, как Аратан и Сорокин. Да ты в сотню раз лучше меня тогдашнего!

Сын Черной Реки улыбался и плакал. Почти, как при встрече с Княжной.

— Я был бы горд называть тебя сыном, но имею ли я на это право? Я — ничего для тебя в этой жизни не сделавший. В моем… Есть места, где таких отцов к сыновьям на пушечный выстрел не подпускают. И правильно… Я больше всего на свете хочу, чтобы ты назвал меня отцом… Но, мне нужно, чтобы ты сам захотел этого. А не по моему приказу так говорил. Вот потому я так себя и вел все эти дни. Прости, что причинял тебе боль. Это по незнанию. Не зря меня на любом языке Дураком называют, — и атаман рассмеялся; невесело, но искренне.

А потом молча ушел.

Глава 27

Дёмка устало (словно, после долгой дороги) опустился на постель. От услышанного было тяжело в голове; зато на сердце, напротив, заметно полегчало. По крайней мере, какая-то ясность появилось. След перебирал в памяти разговор с отцом. Интересно было узнать, что, оказывается, в его имени скрыто имя сына Черной Реки. Что всегда нёс он в себе его частичку. А еще — что тот не всегда был человеком из легенды, но и простым отроком. Да еще глупым и неумелым. В последнее, конечно, верилось слабо: это, наверное, атаман его утешал так.

И слова тот говорил такие теплые, странные. У Дёмки, наконец, исчезла давящая тяжесть при мыслях о нем. Но, как выяснилось позже, исчез и сам старый лоча. Ну, не совсем исчез. Только перестал приходить к нему, и даже в усадьбе на глаза не попадался. Где-то на третий день След сам спросил у Муртыги: где, мол, сын Черной Реки?

— Да он в кузне у Ничипорки цельными днями пропадает. Очень, говорит, хочу сам руку к своему мечу приложить. Ножички еще какие-то дурацкие кует…

Вроде, всё в порядке. Но у Дёмки сосало под ложечкой тягостное: а не обидел ли он его?

Всё разрешилось через несколько дней. Атаман сам подошел к сыну и протянул ему пачку грубых бумажных листов, сложенных в тетрадку и прошитых суконной ниткой.

— Чакилган говорила, что ты любишь читать. Я многих здесь знавал, кто грамоту знает. Но ни про кого не могу сказать, что он это дело любит. Вот и подумалось: тяжело тебе, наверное, здесь, где так