Хоть писательница и улыбалась, но её выдавал слабый тик у левого глаза.

— А что… если я не поверю?

Госпожа Сон нервно хмыкнула. Прозвучал короткий, но мелодичный звук из телефона. Писательнице пришло сообщение. У меня был поставлен звук бульканья, поэтому мы никогда не путали, что и кому пришло.

Писательница отвернулась от меня, глянула в засветившейся экран и ругнулась:

— Щибаль[1]!

[1] 씨발 — бл*ть

Ещё за эту неделю мы так стали близки, что Сон Хани совсем не стыдиться — хотя волновались ли она вообще от этом — материться в моем присутствии. За день я могу услышать, как минимум, три матерных слов.

«Ты кормишь меня — значит близка мне, потому думаю, что скрывать настоящую личность нельзя», — сказала во вторник писательница после того, как я приготовила ей рапокки с кимчхи. Не сказала бы, что ради рапокки можно душу продать, но ттокпокки с рамёном, яйцом и овощами, залитые острым соусом кочхуджан были чудесными.

— Ах, это щипсэги!

Я встала и подошла к столу госпожи. Писательница повернулась ко мне, все еще держа телефон в руке.

— Мирэ, ты сильно занята в последние дни?

«Занята? Если подумать, то меня перестали трогать, после того, как я стала помогать госпоже Сон. Теперь я выполняю лишь её поручения».

— Я сейчас подумала, что нет. А в чем дело?

Сон Хани весело сощурилась, встала из стола, положила руку ко мне на плечо и радостно произнесла:

— Готовься, мой енотик, мы едем в путешествие!

* * *

Мы отправлялись в Кванджу. Об этом я узнала, уже войдя в поезд.

— Даже не знаю, как я доверила вам свои данные… — пробормотала, пока следовала за впереди идущей писательницей Сон, что искала наши места. Она держала в одной руке билеты, а в другой — телефон.

— Что ж, к сожалению, взять на тебя кредит не удалось. — Включился режим нервничающей госпожи-шутницы, и неряшливая гулька с красными волосами покачнулась в такт смеха.

Госпожа Сон за эти часы постоянно посматривала на телефон и резко дергалась, если он издавал звук уведомлений.

— Шутка не удалось, да? — Писательница вполоборота посмотрела на меня, и на её лице виднелось некая усталость.

— Всё ок, — Успокаивающе улыбнулась ей. Госпожа Сон хоть чуть-чуть, но расслабилась.

— Вот тут наши места!

Писательница дошла до конца и остановилась у сидений с правой стороны, рядом также находился переход с туалетом. В вагоне находилось не так много людей, но это из-за того, что сегодня был понедельник. Госпожа Сон уступила место у окна, но я села у входа.

— Хм, а мне показалось, что ты любишь сидеть у окна, — скрывая радость, поразилась она.

— Люблю, но что-то у меня нет сейчас настроения там сидеть.

— Ну хорошо, — прошептала, как будто мурлыкая, писательница.

«Насколько я помню, нам ехать не менее двух часов из Сеула в Кванджу. Думаю, это идеальное время почитать новую рукопись».

Я наклонилась к рюкзаку, что оставила у ног и учуяла… карамель, соль… морскую соль, а также услышала шуршание. Повернувшись, посмотрела на писательницу. Она из какого-то магического тайного кармана достала пакет с дальгоной, хрумкала сладость за обе щеки и смотрела в окно еще не отъехавшего поезда. Достав уже наконец рукопись, выпрямилась на сиденье. Спина немного неприятно хрустнула. Расслабив тело до конца, я чуть повернула голову к госпоже Сон.

«Если подумать, то Сон Хани часто пахнет корейской печенькой и морской солью. Неужто имеет внутренние запасы дальгоны? Но если и так, то откуда же соль?», — я неосознанно хмыкнула и улыбнулась.

— Мирэ, ты тоже хочешь? — с набитым ртом предлагала писательница, протягивая пакет в мою сторону.

Я отрицательно покачала головой.

— Вы часто едите дальгону?

— Сколько себя помню. — Уголки ее губ чуть приподнялись. — Особенно после девяти лет… — госпожа опустила глаза и о чем-то задумалась, даже перестала есть конфеты.

«Если девять, то скорее всего восемь по международному возрасту».

Почувствовав напряжения, я решила сменить тему:

— Госпожа Сон, я тут начала читать вашу рукопись, и мне интересно кое-что.

Писательница вмиг оживилась и вспомнив о дальгоне, продолжила её есть.

«В следующий раз спрошу про морскую соль».

— Я тут остановилась на моменте, когда в сюжете упоминается Щин…

— Правильно — Шин, — поправила писательница.

— Ааа, так вот почему написано с китайским иероглифом имя.

— Вообще… — Госпожа разжевала кусок конфеты и сглотнула его. — я хотела написать его сразу настоящим именем, но подумала, что пока еще рано для этого.

— А какое настоящее?..

Писательница повернулась ко мне:

— Ты хочешь словить спойлеры?

Я приблизилась к ней:

— Это моя работа, госпожа Сон. Знать то, что не знают другие читатели.

Писательница захихикала.

— И то верно… — она надкусила новую дальгону и продолжила: — его зовут Момотару…

— Как мальчика-персика из японской сказки?

— Верно. — Госпожа щёлкнула. — Когда ты дойдешь до последней строчки главы, то почему у него такое необычное имя, даже для Михвы, где он живет.

— Михва, значит… красивое название.

— У него и название красивое — «Красивый цветок» с китайского.

— Ммм…

«Так, я что-то подзабыла спросить, что хотела…Ааа, точно!»

— Госпожа, а что вы можете сказать насчет того, что я увидела…

— А что там? — она наклонилась к тексту.

— Я мельком увидела, что он работает кисэн… это потому что он…

— Неа. — писательница съела очередную конфету и объяснила: — С детства Шин — он любит больше, когда его так зовут — был брошен матерью, которая являлась дэилькой, уроженкой страны на востоке. Он до хера везуч, поэтому в возрасте трех лет одна влиятельная госпожа и хозяйка дома кисэн его нашла. У госпожи Ли не было детей, да она и не смогла бы их завести из-за тяжести клейма кисэн. По этой причине она решила взять к себе ребенка, и — да, она знала, что он мальчик. Однако жесткость и жадность везде одинакова, поэтому раньше или позже мальчика могли бы продать в рабство. Не известно, что бы делали с таким андрогинным ребенком. — Госпожа Сон прекратила есть и посмотрела на меня.

— Ясно… а как же тогда он начал помогать герою, если Йенгук, недолюбливать женщин?

— О, ты дошла до этой части? Одобряю!

Писательница захватила новую дальгону, но не торопилась ее есть.

— Все просто, Мирэ. Шин — это смесь бунтаря и в то же время верного пса, можно даже сказать, что он цундэрэ. Однажды в возрасте… сколько ему там было, хм… в шестнадцать примерно Шин сбежал. Он не хотел принять тот факт, что ему легче жить в роли женщины, чем мужчины, да еще и головные боли тогда начались. В общем,