– Дорогой, когда ты придешь нас навестить?

– У меня сейчас слишком много работы. Отдыхайте пока что.

Когда мать и дочь вернулись домой, постоянное отсутствие отца сделалось нарочитым. От Доминики не могло укрыться, что к малышке он более чем холоден. «Так ждал этого ребенка, а теперь, когда она родилась, он ее попросту не замечает», – сокрушалась она. Она знала, что многие мужчины равнодушны к младенцам и что ситуация может исправиться, когда Эписен подрастет. У девочки был хороший характер: она не плакала, спала по ночам, без капризов сосала молоко из бутылочки и на мать смотрела с неизменной улыбкой.

– Посмотри, как она на нас похожа, – заметила Доминика мужу. – В ней сколько от меня, столько и от тебя. Не отвертимся!

Клод ответил враждебным оскалом. Доминике показалось, что, вглядываясь в младенческое личико, он искал там что-то другое – то, чего там явно не было. Челюсти его сжались. Доминика содрогнулась. «У меня больное воображение», – подумала она.

– Не хочешь взять ее на руки?

– Нет. Я такой неловкий.

Удобная отговорка.

Началась новая жизнь, в которой Клод нарочито не участвовал. Зато мать и дочь являли собой одно целое. Доминика выгуливала ребенка в коляске, шла до Пале-Рояль, садилась в саду на скамейку, брала малышку на руки и показывала ей мир.

Прохожие умилялись картине счастливого материнства. А молодая женщина пыталась понять, почему чужие смотрят на Эписен с большей нежностью, чем собственный отец.

Дома они часами могли играть вместе. Малышка была на редкость сообразительна, все понимала и по любому поводу весело хохотала.

– Да ты просто лучик счастья, – говорила ей Доминика.

Домой возвращался Клод, и Эписен, весело щебеча, тянула к нему ручонки.

– Дочка хочет к тебе, – переводила ее лепет Доминика.

– Ты прелесть. Но у меня нет времени.

«Кто же тут прелесть?» – думала озадаченно Доминика.

Девочка довольно скоро пошла. Вечером Клод, сидя на диване, изучал папки с документами, а Доминика, спрятавшись за дверью гостиной, шепнула дочке:

– Иди к папе.

И Эписен пошла, старательно перебирая ножками, как бравый солдат. Дойдя до дивана, она издала победный клич и захлопала в ладоши.

– Ты не видишь, что я занят? – проговорил Клод недовольно.

– Да она же пошла! – воскликнула Доминика.

– Вот и хорошо, молодец, – бросил он, давая понять, чтобы от него все отстали.

Тем же вечером он заявил жене, что хочет еще одного ребенка.

– Об этом не может быть и речи, – возразила Доминика.

– Почему?

– Как? Разве ты забыл, какая у меня была кошмарная беременность? Второй раз я не выдержу такую боль.

Она не стала добавлять, что, ввиду полного отсутствия у него отцовских чувств, она не понимает, зачем надо еще раз рисковать жизнью. Но он и так осознал, что решение Доминики обсуждению не подлежит.

А та долго потом размышляла над непонятным желанием мужа завести еще одного ребенка. Было совершенно очевидно, что дочь он не любит. Может, он к ней ревнует? Да нет, не похоже. С появлением ребенка Доминика не стала меньше любить мужа и оказывать ему меньше внимания. Но сам он был черств, как никогда.

Казалось, он в Эписен разочарован. Однажды Доминика спросила, не лучше ли было бы, если бы Эписен родилась мальчиком?

– Да нет, ну что ты, – был ответ.

Он не лгал, его искренность была очевидна. «Тогда почему он разочарован в дочери?» – не понимала Доминика. В Эписен были собраны все качества, которые могут радовать родителей в собственном ребенке: она была ласкова, красива, умна, резва, весела. «Если он не любит ее, то не полюбит и никакого другого ребенка, которого мы с ним заведем» – к такому она пришла заключению.

Доминика часто вспоминала о том обворожительном молодом человеке, в которого она влюбилась четыре года назад. Как получилось, что он до такой степени изменился? Сомневаться не приходилось: дело было в работе. Такая ответственность, столько стрессов и в придачу еще неслыханный успех предприятия. «О чем тут жалеть? – думала она. – Надо радоваться его успехам, чего бы это ни стоило. Ведь он ими так гордится. Он хотел, чтобы у него все получилось, а меня выбрал, чтобы я была с ним рядом».

Иногда она закрывалась в ванной и, зажав в руке «Шанель № 5», которыми не осмеливалась больше душиться, вдыхала аромат, который околдовывал ее в те далекие времена, когда она была пьяна любовью.

Когда Эписен исполнилось пять, она поняла, что не любит отца. Это не было внезапное откровение, но осознание внутренней реальности, которая созрела в ней за последние год или два.

Натолкнул ее на эту мысль, как часто бывает с умозрительными заключениями, разговор с матерью. Доминика приходила каждый день забирать ее из детской группы, и они, болтая, возвращались пешком домой. Мать спрашивала, что малышка делала в группе, и та рассказывала про свои рисунки, аппликации, песенки, которые они пели, и игры. Разговор всегда заканчивался одним и тем же вопросом:

– А папа дома?

– Нет.

Этот ответ неизменно вызывал у девочки удовольствие, которое она предпочитала скрывать. Она чувствовала, что было бы невежливо демонстрировать свою радость, но ликовала в душе оттого, что дома ждал ее уютный покой мира, в котором нет папы.