Да, это оно! — вскричал он порывисто. — Скажи мне, как оно к тебе попало?

— Вот странный вопрос, — возразил Харикл, — это кольцо дала мне моя мать, умирая. «Береги его, — сказала она мне, — оно составляет важнейшую часть всего твоего наследства; это кольцо, может быть, приведёт тебя к счастью, если только отыщется тот, кто в состоянии понять его язык».

— Он отыскался, клянусь в том Зевсом Олимпийским! С этим кольцом велел я выставить моего третьего ребёнка, потому что, безумец, воображал, что мне будет довольно и двух наследников. Двадцать один год прошёл уже с тех пор; тебе как раз столько лет, следовательно, ты мой сын.

Горячность, с которою он говорил, восторг, последовавший за этим открытием, привёл сюда всех живущих в доме. Пришла также и Манто, напрасно ожидавшая Харикла. Она обнимала его колени и говорила:

— Я взяла тебя у алтаря сострадания и принесла твоей бездетной матери, которая давно уже подготовляла к тому отца твоего; конечно, она не сделала этим никакого зла, потому что Харинос был совершенно счастлив, а ты нашёл родителей, которые с любовью и заботливостью пеклись о тебе в детстве.

— Манто, — сказал удивлённый Софил, — так это ты та женщина, которая разными хитрыми уловками старалась отделаться от моего верного Кориона? Но постой! Кольцо было не единственною вещью, данной ребёнку, — где же всё остальное?

Смущённая Манто молчала некоторое время.

— У него на шее были навешены игрушки, — сказала она наконец. — Я должна признаться, что сохранила их и они у меня до сих пор.

— Итак, всё верно, — вскричал Софил, — но отчего же ты не хотела открыть этого вчера моему рабу?

— Разве я знала, что он твой раб, — сказала она. — Я боялась, что явится непрошеный отец и воспротивится, пожалуй, браку, которого я так желаю.

— Действительно, это было умно, — возразил Софил, — хорошо также и то, что ты напоминаешь мне об этом. Харикл, теперь ты мой сын, и первое, что я тебе приказываю, — это жениться на Клеобуле. Неужели ты и теперь ещё будешь отказываться?

— Отец, — вскричал Харикл, — я не желаю другого счастья!

— Теперь, — сказал Ктезифон, — ты, без сомнения, уступишь мне дочь Пазия?

— Тебе? — спросил удивлённый Харикл. — Так вот причина твоего странного поведения! И ты хотел принести мне эту жертву?

— Охотно, если только это могло осчастливить тебя, — возразил он.

— Достойный молодой человек! Я сам буду говорить с её отцом за тебя, если только это может быть тебе полезно. Но теперь идём к Клеобуле. Мы должны предупредить её, только не через тебя, Манто, ты всё выболтаешь. Поди, — сказал он своему рабу, — и доложи ей просто, что я скоро к ней приду, вместе с одним очень приятным для неё спутником. Больше ни слова; слышишь? Ты же, Харикл, оденься по-праздничному, как это подобает жениху.

— Ещё одно, — сказал Харикл Ктезифону уже по дороге, — прости Сатира: потому что, не укради он кольцо, я не был бы теперь так счастлив.

— Мошенник не заслуживает этого, — возразил Ктезифон, — но пусть будет так, если ты этого желаешь.

Клеобула вовсе не предчувствовала того счастливого поворота, который должен был внезапно привести в исполнение её тайные мечты; она пошла вместе с Хлорис в прилегавший к дому сад; в то время как рабыня собирала в подол душистые фиалки, она стояла задумчиво перед деревом и застёжкою от своего хитона старалась выцарапать какие-то буквы на нежной коре. Вдруг она остановилась.

— Что ты говорила вчера, Хлорис, — сказала она, — когда звенит в ушах — значит, о нас думают?

— Да, конечно, — сказала девушка, подойдя к ней. — Но что это ты делаешь? Ты вырезаешь свои мысли на дереве. Тут написано: «Прекрасен» — продолжать ли мне? — «Харикл», а под этим — «Прекрасна Клеобула».

— Ну, — шутила девушка, — что-то происходит. Особенно хороший знак: посмотри, как у меня подёргивается правое веко.

Она обернулась к солнцу и чихнула.

— Да поможет Зевс или Афродита, — сказала она. — Но что это Манто так замешкалась? — прибавила она.

— Я целое утро не вижу её, — сказала Клеобула, — где она?

— Она понесла стирать платья, — отвечала служанка, — но ей уж давно пора вернуться.

В это время прибежал раб и передал поручение Софила. Клеобула покраснела.

— Кто этот спутник? — поспешно спросила Хлорис.

— Человек, которого он прислал, объявил, что ничего более не знает, — отвечал раб.

— А что если это чужой, — сказала Клеобула. — Хлорис, зачем ты и сегодня подала мне хитон без рукавов и верха? Я не могу принять их в этой одежде; пойдём, одень меня[131].

Хлорис последовала за своей госпожой в комнату и открыла большой ящик[132], в котором лежали лучшие платья; из него приятно пахнуло медийскими яблоками.

— Что мы выберем, — спросила она, — жёлтый бисосовый хитон или эту одежду с затканными цветами?

— Нет, — сказала Клеобула, — что-нибудь попроще. Дай мне новый, белый диплоис с пурпурными полосами по краям и разрезными рукавами. Хорошо! Ну, теперь прикрепи рукава и дай мне пояс. Ровно ли висит верх?

Служанка окончила своё дело.

— Мы не успеем заплести волосы[133], — сказала она, — да к тому же тебе чрезвычайно идёт этот накинутый на голову цветной платок.

Клеобула взяла зеркало[134] и стала смотреться в него.

— Хорошо, — решила она, — надень только мне другие сандалии. Нет, не эти, пурпурные с золотом, а те, белые с красными лентами.

Едва Хлорис успела закончить, как доложили, что пришёл Софил с каким-то молодым человеком.

— Если б Харикл! — шепнула Хлорис на ухо своей покрасневшей госпоже.

То был действительно он. Произошла сцена, которую не в состоянии изобразить ни кисть живописца, ни резец ваятеля, ни перо поэта.

— Я так и знал, что он будет тебе приятнее меня, — сказал, улыбаясь, Софил Клеобуле, — но не будем медлить. Пусть будет сегодня помолвка, а через три дня и сама свадьба.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Свадьба

Бросим беглый взгляд на приготовления к свадьбе[135]. Короткий срок, назначенный Софилом, не мог