"Волга" свернула на лесную дорогу – кривую, едва отмеченную колеями между деревьев, проехала сто метров и замерла.

– Отлить надо, – заявил Костян. – После этих гонок пузырь как ведро мочи стал. Выходим все.

– Я не хочу, – тихо сказала Милена. – Я вас здесь подожду.

– Не хочешь ссать, не надо! – рявкнул Алекс. – А пойдешь все равно с нами! Так я тебя одну в машине и оставил! Ну, быстро!

Он выхватил пистолет и наставил его в лоб Милены.

– Стреляй, – сказала Мила. – Стреляй прямо сейчас. Будешь потом отмывать свою ублюдскую тачку от моей крови. Я никуда не пойду!

– Вот ведь стерва! – Костян выметнул свое длинное тело из машины, распахнул дверь, схватил Милу за шиворот и одним рывком выдернул наружу, как сломанную куклу.

Мила закричала изо всех сил – дико и отчаянно.

– Не ори, – прошипел Костян, зажимая ей рот ладонью. – Не ори, сука!

Яркий свет ударил им в глаза. Переваливаясь на лесных кочках, негромко гудя мотором, из леса выполз джип.

– Это он! – завопил Алекс. – Он! Блин, откуда он здесь?

Фары джипа погасли. Дверца распахнулась и оттуда не спеша выбрался человек.

– Отпусти девчонку, – сказал он. – И поднимите руки, оба. Оружие – на землю.

Мила едва дышала от боли и страха. Высокая фигура незнакомца расплывалась в глазах. Пятнистый камуфляжный костюм, черная матерчатая маска на голове. Похоже, все-таки фээсбэшник или что-то в этом роде. Но где же у него автомат, хотя бы пистолет вшивенький? Почему он один? Почему он так подставляется? Его же продырявят сейчас как решето…

– Алекс, стреляй, – приказал Костян.

Грохот выстрелов ударил по ушам, заставил Милу зажмуриться. Костян пятился назад к "Волге" и тащил Милу за собой, обхватив ее рукой, стискивая до хруста в ребрах. Дикий вопль, отдаленные удары. Тишина на доли секунды. Снова звук удара – на этот раз близкий, тяжелый, ожидание привычной уже боли. Нет, похоже сейчас досталось не ей. И внезапное освобождение – короткий полет, закончившийся жестким, выламывающим суставы приземлением.

Мила заставила себя открыть глаза. Она лежала на земле и то, что виделось ей отсюда, снизу, напоминало театр теней – две черных фигуры дрались на желтом фоне света фар. Она не понимала, кто из них был кем. Она не понимала уже ничего.

Один из черных бойцов прыгал как кузнечик, демонстрируя хорошую технику карате. Второй стоял в боксерской позе, отбивал наскоки скупыми движениями, двигаясь экономно и слегка замедленно.

Мила попыталась приподняться и снова упала – непослушная рука ее подломилась, обломилась с сухим треском, как ветка, источенная жуком-древоточцем. Мила упала с болезненным криком. Ударилась головой о твердый корень сосны и затихла.

* * *

– Привет, – сказал Хадди. – С возвращением тебя, милая. Как там, на том свете?

– Не помню… Там темно…

– Ты карабкалась в Царство мертвых. Ползла туда упорно, я хватал тебя за лодыжки, но ты брыкалась, никак не хотела возвращаться назад. Похоже, ты решила, что там – лучше, чем здесь. Ты права, конечно… так оно и есть. Но пока ты нужна мне здесь.

– Пока?..

– Извини, я сказал не то. Ты нужна мне. Я рад, что ты не умерла. Я скучал по тебе.

– Как ты сделал это?

– Что – это? Как я разобрался с теми людишками, что похитили тебя?

– Нет… Как ты вылечил меня? Не могу в это поверить.

– Лекарства. Люди Дикой страны изобрели волшебные эликсиры, чудесные таблетки. То, от чего в Ашшуре неизбежно умирают, здесь излечимо. Здесь нет волшебства, хотя с виду это более непостижимо, чем обычная магия.

– Ты пригласил врача?

– Нет. Нельзя было приглашать лекаря. Сам… Я сделал это сам.

– Ты – врун, – сказала Мила.

И вновь погрузилась в беспамятство – мягкое, теплое, расслабляющее.

* * *

Она открыла глаза резко, сияющий дневной свет заставил ее вздрогнуть, но на этот раз не испугал, а только заставил глубоко вздохнуть, ощутить прохладу свежего воздуха из открытого окна, с ярким удовольствием почувствовать каждую мурашку на коже, заставил с хрустом сжать пальцы, и поднести руки к лицу, и дотронуться до холодных век, и до щек – теплых, а, стало быть, принадлежащих живому существу – ей.

Она была жива. Была здорова. Наверное, здорова, хотя это еще предстояло подтвердить. Она гладила себя по лицу, а потом по шее, по груди, по животу и ниже, и глубже, и еще ниже… Ощущала свое тело подушечками пальцев, а тело отзывалось пальцам своими собственными нервными рецепторами. Осмотр еще не был закончен, она все еще могла подозревать, что на какой-нибудь из ее многочисленных (двух) ног окажется гипс, но она давно уже знала, что никакого гипса нет. Она знала. Трогала себя руками, трогала свои руки собой, и всем своим существом осознавала невероятный факт: она здорова.

Здорова как корова.

– Боже, – сказала Милена. – Боже праведный…

Она повернулась на бок, ощущая, как проминается под ней жесткий поролоновый матрас – миллиарды микроскопических пузырьков из пенополиуретана, заключенных в полужесткую матрицу, стиснутую велюровой оболочкой – матрас, услужливо увеличивающий и уменьшающий свой объем, подчиняющийся изгибам ее тела. Давно уже Милена не чувствовала так остро, с таким наслаждением. Каждое движение, каждое ощущение доносилось до ее мозга в виде яркой вспышки, удовольствия, вызывающего неприлично чувственный стон, маленького оргазма.

Невероятно.

Ощущение чуда уже поселилось в ее душе. Да нет, не ощущение – понимание чуда, жестокого в свое рациональности, бесчеловечного, сверхчеловечного, просчитанного на калькуляторе мозга, добавляющего к чуду большой плевок – белый, пузырящийся, противный, размывающий те идеалы, что до сих пор не давали ей утонуть и держали на поверхности.

Только он, этот человек, мог сделать такое. Но почему он не сделал этого раньше? Почему он позволил унизить ее, опустить на самое дно боли и почти-смерти, почему он холодно смотрел, как бьют и возят в грязи ее, бывшую с ним еще недавно единым целым, соединенным с ним единой постелью, единой измятой простыней, единым последним движением удовольствия, единым выдохом: "Я – тебя – люблю"?

Слезы пролились горячими дорожками по щекам Милы. Может быть, она обманывалась, вообразила себе невесть что – то, что не могло произойти никогда. Но она уже знала это. Она уже слышала его слова и не могла обмануться. И, значит, ей предстояло воспринять это – именно в том виде, как это произошло.

Это случилось. Случилось.

Потому что вернуть ее с того света мог только он.

* * *

Мила встала, оделась. Одежда – трусики, маечка, лифчик, рубашка, широкие полотняные штаны ее любимого фасона висели на спинке кресла, были расправлены с педантичной аккуратностью. Все не просто свежее – новое, купленное специально для нее, под ее размеры, значительно уменьшившиеся за дни (или недели?) болезни, черной дыры без сознания. Бутылка "Колы" на столе, стакан и открывалка рядом. Ну да, само собой, он хорошо знает ее привычки. Милка открыла бутылку, налила в стакан, сделала маленький глоток, зажмурившись от удовольствия (пить из горлышка – это не ее, это его прерогатива). Поверхностно, не задерживаясь ни на чем, скользнула взглядом по комнате. Понятно, как она может выглядеть. Именно так – как комната, где живет он. Другая комната, комната, в которой она никогда не была, и все же комната, в которой она может найти любую вещь с закрытыми глазами.