Зинаида

Котькина жена Зина обладала уникальным даром — в считаные минуты настраивать против себя любых граждан независимо от их возраста, пола и профессии.

— Это шо за фельдфебель в юбке у вас завелся? — спросила Нюська Голомбиевская у Женьки Косько, когда Котька с семьей только образовался.

— Котина жена.

— Как звать?

— Не запомнила, — демонстративно пожала плечами и поморщилась Женя. — Оно мне надо? Надеюсь, скоро съедут.

Но вселенский закон подлости, согласно которому «нет ничего более постоянного, чем временное», действовал без исключений. И Зинка стала Женькиным персональным проклятием.

— Румыны себе скромнее на моей кухне вели! — прошипела она, обнаружив Зинку, которая по-хозяйски рылась в ее посуде и ящиках наутро после первой ночи на новом месте.

На что Зинка ответила Женькиным же оружием, громогласно выдав крамольное: — А это тебе не при румынах!

Учитывая Женькину замкнутость и некоторое совершенно необоснованное высокомерие по отношению к соседям, за этим эпическим противостоянием «змеи и крокодила» с удовольствием наблюдал весь двор. Зная характер мадам Косько, все замерли в предвкушении, ожидая ее сольного выхода. Женя тоже крепко задумалась. Повторять на бис финт с пургеном — себе дороже, потому что если сноха не добежит, то такое не выветрится и за неделю. Применять что-то потяжелее с ножом или оружием — не тот масштаб, да и ведение боя в закрытом помещении с противником в два раза больше себя небезопасно. И Женя просто абстрагировалась в своей комнате, ограничив общение до царского кивка утром и вечером. Зато через неделю совместного хозяйства, когда внезапные гости подъели без спроса почти все ее запасы, мадам Косько все оставшиеся продукты и посуду, кроме пары алюминиевых мисок, унесла к себе в комнату.

— А посуда где? — возмутится Зинка.

— В Караганде, — невозмутимо парирует Женя, — ну или откуда там тебя принесло. Не в ресторации — свою купи.

Зинка в тот же день приперла в кухню подвесной шкаф для своих продуктов и посуды с прикрученными петлями и навесным замком. И торжественно перед Жениным носом вбила в стену два гвоздя, повесила свое хранилище и заперла на ключ, который повесила себе на шею.

Котька всеми способами задерживался на работе, добирая смены, потому что моментально попадал между молотом и наковальней, выслушивая претензии сестры и жены по очереди или — в особо тяжелых случаях — одномоментно.

Вчера Зинка орала: открыв свой шкаф, она обнаружила на полках растерзанные свертки с крупой и крысу. Живую, крупную и явно недовольную громким криком.

Бедное животное пострадало безвинно. Зинка кричала Вове, что это его сестра подсунула крысу в продукты. Женя, ехидно улыбаясь, сообщила, что действительно, по ее просьбе прибывший на гастроли в Одессу Вольфганг Мессинг силой мысли перенес крысу в шкаф без следов взлома. Котя убеждал Зину, что крыса забежала, пока та готовила, и затаилась… А вечером на коридоре он боднул головой Женю в плечо:

— Ну пожалуйста, ну потерпи. Ну зачем ты это сделала?

— Я ничего не делала, — отодвинулась Женя. — Заняться мне больше нечем!

Котька хихикнул:

— Ага, а крышку верхнюю кто приподнял и аккуратно гвозди назад забил?

— Да, конечно я! Пока твоя супруга базар делала. Управилась за четверть часа с отловом крысы и побегом с работы!

На самом деле де-юре Женька говорила чистую правду: она ничего не делала, а вот ее одиннадцатилетний Вовка, которому пришлось из своей личной комнаты перебраться к матери, был счастлив сделать по ее намеку хоть что-нибудь, чтобы вернуть свою территорию. И что там ту крысу поймать, когда они в подвале чуть ли не по ногам скачут!

— Я прошу — еще месяц, — шепнул Котька. Но прошло уже три, а комнату им так и не дали.

Уже в складчину закупили уголь на зиму и перетаскали в подвал, а ледяное противостояние продолжалось. Более того, не только Женька — весь двор страстно желал избавиться от новой жилички.

Зина не знала законов нового закрытого общества, в котором волей судьбы оказалась, и не хотела с ними знакомиться, а такой наглости Молдаванка не прощает. В общем, однажды, воспитанная в спартанских условиях рабочего общежития, Зинка посягнула на святое.

Утром Нюся вышла провожать Полиночку на службу и увидела, как новая пришмаленная невестка Косько развешивает свое белье и Котькины портки по Асиной веревке.

— Эй, подруга, это ты зря — веревка чужая! На вашу перевесь, когда Женька белье снимет. Не положено… Здесь у каждой хозяйки свое. Ты бы хоть разрешения спросила.

— Вот еще! — фыркнула Зинка. — Разбежалась! Кто рано встает, тому Бог дает, или как там — в большой семье…

— Не без урода, — мрачно констатировала Нюся. — И не знаю насчет Бога, но вот Аська тебе точно задаст по первое число.

И действительно, когда в обед Зинка выйдет снять белье, окажется, что его уже сняли. Прямо на дворовые плиты. И еще хорошо прошлись сверху.

— Ах ты ж сука! — сунулась было Зинка к дверям Аси, но та вылетела со скалкой:

— Я тебе сейчас еще зубы выбью! Приехала она права качать! Мы сейчас всем двором на тебя заяву накатаем, пойдешь на пятнадцать суток — за хулиганство и нарушение прописки! Ты здесь никто и звать никак! Так что… — Ася не успела закончить.

— По одной половице ходи — на другую не сваливайся, — отозвалась внезапно со своего угла старуха Гордеева.

— Ты где ее вообще нашел да еще и женился? — поймала Котю за рукав Голомбиевская.

— Противоположности притягиваются, — кокетливо вздыхал Котька.

Зинка возьмет реванш за крысу и в субботу принесет со Староконки трехцветного котенка.

— Это еще что? — удивится Женя громкому мяуканью.

— Это крысолов. Лучший. Леопард, иди сюда.

Тощий котенок пронзительно мяукнул.

— Лёпа! — позвала его радостно Котькина младшая.

Нилка выглянула из своей дальней комнатки и рассмеялась:

— Да какой Лепа? Какой Леопард? Это типичная Пардя!

— Чего это Пардя? — возмутилась Зинка.

— Потому что трехцветки только девочки — мальчики такой масти не бывают, — улыбнулась Нилка.

— Не может быть! — вспылила Зинка.

— Ты ей хоть под хвост смотрела, зоотехник недоделанный? — торжествовала Женя. — Котят сама топить будешь!

— Легко! Тебя представлю!

— Ни минуты не сомневалась!

Поздравляем!

— Ксения Ивановна, поздравляем! У вас прекрасный мальчик!

Ксеня улыбнулась:

— Сашенька мой!

Акушерка все удивлялась: — Надо же, старородящая, и после войны, а такие легкие роды!