Какие бы изменения ни ждали нас в будущем, они, скорее всего, будут сопровождаться братскими конфликтами внутри единой цивилизации, а не столкновениями разных цивилизаций. Главные вызовы двадцать первого века будут глобальными по своей природе. Что произойдёт, когда изменение климата вызовет экологические катастрофы? Что произойдёт, когда компьютеры начнут превосходить человека в решении всё большего числа задач и заменять людей во всё большем количестве профессий? Что произойдёт, когда биотехнологии позволят улучшать людей и продлевать жизнь? Вне всяких сомнений, пытаясь найти ответ на эти вопросы, мы станем свидетелями жарких споров и ожесточённых конфликтов. Но эти споры и конфликты вряд ли приведут к разобщённости людей. Как раз наоборот: они сделают нас ещё более зависимыми друг от друга. Хотя человечеству ещё очень далеко до построения гармоничного общества, все мы принадлежим к одной буйной глобальной цивилизации.

Как же объяснить волну национализма, захлестнувшую мир? Возможно, из-за чрезмерного энтузиазма по поводу глобализации мы слишком рано стали забывать о старых добрых нациях? Может ли возврат к традиционному национализму разрешить этот серьёзный глобальный кризис? Если глобализация несёт с собой столько проблем, почему не отказаться от неё?

7

Национализм

Глобальным проблемам нужны глобальные решения

Сегодня человечество представляет собой единую цивилизацию, и все люди сталкиваются с одними и теми же вызовами и располагают теми же возможностями. Тем не менее британцы, американцы, русские и многие другие группы всё больше поддерживают идею националистической изоляции. Может, в этом и заключается решение беспрецедентных проблем нашего глобального мира? Предлагает ли возвращение к национализму реальные решения беспрецедентных проблем нашего глобального мира, или это просто попытка уйти от действительности, которая может обречь человечество и всю биосферу на катастрофу?

Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны сначала развеять широко распространённый миф. Вопреки мнению некоторых людей, национализм никак не обусловлен биологией человека и не является неизбежным продуктом человеческой психологии. Конечно, люди всегда были социальными животными, и преданность группе заложена у нас в генах. Однако на протяжении сотен тысяч лет Homo sapiens и его предки-гоминиды объединялись в маленькие тесные сообщества, насчитывавшие не больше нескольких десятков человек. Люди легко устанавливают доверительные отношения в небольших тесных сообществах, таких как племя, рота солдат или семейная компания, но для людей едва ли естественно доверять миллионам совершенно незнакомых людей. Такие массовые доверительные отношения появились только в последние несколько тысяч лет (с точки зрения эволюции — только вчера) и они требуют огромных усилий для выстраивания социальных конструкций.

Людям приходится создавать большие сообщества, такие как национальные государства, в ответ на вызовы, которые не могли быть решены ни одним племенем. Возьмём, к примеру, древние племена, населявшие долину Нила несколько тысяч лет назад. Река давала им жизнь, она орошала поля и помогала торговать. Но это был непредсказуемый союзник. Если дождей было мало, люди умирали от голода; из-за слишком сильных дождей река могла выйти из берегов и снести целые деревни. Ни одно племя не могло справиться с этой проблемой самостоятельно, потому что каждому принадлежал лишь небольшой участок реки и каждое могло мобилизовать на работы не больше нескольких сотен человек. Только общие усилия по строительству громадных дамб и многокилометровых каналов давали надежду обуздать и подчинить могучую реку. Это стало одной из причин, по которым племена постепенно объединились в единый народ, который строил дамбы и рыл каналы, чтобы регулировать течение реки, накапливал запасы зерна для неурожайных лет и создавал разветвлённую систему транспорта и связи по всей стране.

Несмотря на очевидные преимущества, объединение племён и кланов в единый народ никогда не было лёгким делом — ни в древности, ни сегодня. Чтобы понять, насколько трудно идентифицировать себя с таким государством, задайте себе вопрос: «Знаю ли я этих людей?». Я могу назвать по именам двух своих сестёр и одиннадцати кузенов и кузин и целый день рассуждать об их характерах и странностях. Но я не знаю имён восьми миллионов других людей, которые, как и я, имеют израильское гражданство. С большинством из них я никогда не встречался и, скорее всего, никогда не встречусь. Тем не менее моя способность испытывать чувство причастности к этой безликой массе людей — не наследие моих предков охотников-собирателей, а чудо современности. Марсианский биолог, знакомый только с анатомией и эволюцией Homo sapiens, никогда бы не догадался, что эти обезьяны способны выстраивать коллективные связи с миллионами чужаков. Сионистскому движению и израильскому государству, чтобы убедить меня быть верным «Израилю» и его восьми миллионам жителей, пришлось создать гигантский аппарат образования, пропаганды и размахивания флагом, а также государственные системы безопасности, здравоохранения и социального обеспечения.

Это вовсе не означает, что с национальными связями что-то не так. Огромные системы не могут функционировать без массовой лояльности, а расширение круга человеческой эмпатии явно имеет свои достоинства. Умеренные формы патриотизма были одними из самых благодушных человеческих творений. Убеждение, что мой народ уникален, что он заслуживает моей преданности и что у меня перед ним есть особые обязательства, заставляет меня заботиться о других людях и чем-то жертвовать ради них. Было бы опасной ошибкой полагать, что без национализма мы жили бы в либеральном раю. С большей вероятностью это был бы племенной хаос. Мирные, процветающие и либеральные страны, такие как Швеция, Германия и Швейцария, отличаются сильным чувством национальной гордости. В список стран, где отсутствуют прочные национальные узы, входят Афганистан, Сомали, Конго и большинство других несостоявшихся государств[108].

Проблемы начинаются тогда, когда доброжелательный патриотизм превращается в шовинистический ультранационализм. Вместо того чтобы верить в уникальность своей нации (а любая нация уникальна), человек начинает думать, что его нация выше всех прочих, что он должен быть верен только ей и что перед всеми остальными у него нет никаких обязательств. Это питательная среда для жестоких конфликтов. На протяжении многих поколений самой серьёзной претензией к национализму было то, что он провоцирует войны. Однако каждая нация оправдывала свою военную экспансию необходимостью защищать себя от посягательств соседей.