Кошка приподнялась и застонала. Тут же к губам ее прижалась кружка с водой, отдававшей чем-то металлическим.

— Очнулась? Вот и славно! — произнес женский голос. — А то тебя Роджер давно уже хотел расспросить.

Кошка замотала головой. Она чувствовала себя еще слишком слабой, чтоб отвечать на вопросы. Голова вдруг закружилась, и она снова провалилась в беспамятство…

Когда она очнулась в следующий раз, у нее хватило сил открыть глаза и осмотреться. Кошка лежала на жесткой койке в небольшой комнатке с кафельными стенами. С потолка свисала лампочка на шнуре, свет был неярким, но и такой резал ей глаза. Возле койки стоял стул, на нем дремала женщина в замызганном зеленом халате. Когда Кошка зашевелилась, женщина мигом вскочила.

— Ну как, получше тебе? Есть хочешь?

Кошка отрицательно помотала головой, и даже это простое движение мигом отозвалось болью в затылке.

— Ну, поспи тогда, — сказала женщина, протянув ей кружку с питьем. У напитка был странный вкус, но Кошка не могла понять, на что он похож. Выпила — и заснула крепко, без сновидений.

Проснувшись, она почувствовала себя куда лучше и даже съела немного грибной похлебки, поданной сиделкой. Потом та дала ей кружку чуть теплого грибного чая.

— А можно питья, как в прошлый раз? — попросила Кошка.

— Понравилось? — усмехнулась сиделка. — Нет уж, хватит тебе спать. Это только тяжелым больным дают, а ты уже на поправку пошла…

На следующий день, когда Кошка уже немного окрепла, в подсобку, где она лежала, пришел человек с обожженным лицом. Из-под его черной куртки виднелась нижняя майка в синюю и белую полоску, мешковатые штаны были заправлены в высокие ботинки на шнуровке. За поясом у него торчал пистолет, и Кошка заключила, что он из начальства, раз может открыто носить оружие на станции. Один глаз у него не открывался толком, из-за чего казалось, что мужчина все время хитро щурится. К тому же он сильно прихрамывал. Сиделка так угодливо вскочила перед ним, что Кошка поняла — его здесь боятся. А ей вот совсем не было страшно.

Повинуясь знаку, сиделка поспешно вышла. Человек опустился на пластиковый стул, затрещавший под его тяжестью, и неожиданно по-доброму принялся расспрашивать:

— Откуда ты пришла?

Кошка решила по возможности не врать, а недоговаривать, поэтому честно ответила:

— С Ленинского проспекта.

В здоровом глазу мужчины промелькнула какая-то искорка.

— Ну, и как оно там, на Ленинском?

— Страшно, — сказала Кошка. — Там все были недовольны, жутко орали и искали какого-то Кораблева. Я подумала, что вот-вот стрелять начнут, испугалась и ушла.

— То есть, живешь ты не там? — уточнил Роджер. — А где?

— Везде, — честно сказала Кошка. — Где заработать можно, там и живу. На Ленинский я челноков провожала, а они мне почти не заплатили, между прочим. А вообще на поверхность хожу, кое-чего оттуда приношу на продажу — что подвернется. Тем и кормлюсь.

— А сюда почему по поверхности шла? По туннелю побоялась?

Тут Кошка прикинулась непонимающей:

— Подзаработать хотелось. Думала, вдруг чего полезного по пути найду?

— А тебя не предупреждали, что у нас тут наверху люди на раз пропадают? Неужели не слышала ничего про Шаболовку?

— Не-а, — простодушно сказала Кошка. — Не предупреждали. Не успели, наверное.

— Сталкер, значит? — она покосилась на мужчину. Он держал в руках ее «корочки». — Вот что, Катерина Тишкова, скажу тебе прямо — не люблю я баб-сталкеров. Не люблю и не понимаю. Чего вам неймется? Лучше б дома сидели, детей рожали.

«У меня никогда не будет ребенка», — хотела сказать Кошка, но вовремя осеклась. Было, видно, в этом человеке что-то располагающее — захотелось рассказать ему о себе побольше. В последний момент вспомнила — нельзя. Она — не мутантка Кошка, а честный сталкер Катерина Тишкова. Точка!

— Одна шла? — задал он следующий вопрос.

— Нет. С напарником, — созналась она, решив поменьше врать, чтоб не запутаться.

— С Ленинского, или, как и ты, приблуда? Да, как его звали-то?

— Не помню, — жалобно сказала Кошка. — У меня прямо дыра какая-то в памяти. Когда уже возле станции вашей были, голова разболелась очень — и с тех пор не все помню.

Неизвестно почему, она решила оказать юному начстанции последнюю услугу. Если узнают, что Егор погиб, то получается, что эти гады на Ленинском так или иначе своего добились. А так — пропал и пропал. Пусть побегают, поищут…

— Ну, как хоть выглядел он? — настырно спрашивал обожженный. Кошка подумала, что интересуется он явно неспроста и решила врать до конца.

— Да обычно выглядел, как все, — заныла она. — Невысокий, тощий, волосы темные, глаза тоже. Да и что мне его разглядывать? Чай, не замуж за него идти…

Человек разочарованно вздохнул. Ну и ладно. Незачем ему знать, что у Егора были светлые волосы и серые глаза. А то вдруг они все тут заодно, и пришьют ей укрывательство беглого преступника, а то и государственную измену? «Главный — это я», — вспомнила она слова мальчишки, и окончательно решила ни за что не говорить правды о нем этому типу.

— И чего с ним случилось? — поинтересовался тип.

— Он ушел куда-то. Когда уже почти дошли до вас. Словно бы умом тронулся. Я не смогла ничего поделать.

— Понятно… Расскажи еще раз, толком — когда голова-то заболела у тебя? — велел человек. И она с готовностью принялась описывать ему свои ощущения. Он слушал, иногда кивая в такт своим мыслям. Потом потрепал ее по волосам, сказал: «Ладно, отдыхай!» и ушел.

— А кто это? — спросила Кошка вернувшуюся сиделку. Та закатила глаза:

— Веселый Роджер — начальник охраны. Самый главный здесь.

— Роджер, — машинально повторила Кошка. — Странное какое имя. И почему — веселый? Он вовсе не веселый, взгляд у него нехороший — даже когда улыбается. Ему бы больше подошло «Мрачный Роджер». Или «Злой Роджер».

— Т-с-с! — прошипела сиделка и покосилась на дверь. — Неприятностей хочешь? Тебе не все равно? Он сам велел себя так называть. Говорит, в прежней жизни капитаном был — а на самом деле — кто его знает? Сказать-то что угодно можно, теперь не проверишь… Может, и правда был. Иногда, как напьется, орет: «Лево руля! Полный вперед!» и еще какую-то лабуду непонятную…

* * *

Роджер вновь появился ближе к вечеру, когда Кошка потихоньку делала упражнения, разминая затекшие от долгого лежания руки и ноги.

— На поправку идешь? Вот и ладно, — благодушно прогудел он, изображая отца родного. — А у меня к тебе дельце небольшое. Выполнишь — награжу щедро.

— Какое дельце? — насторожилась она.

— Человечка одного надо будет на поверхность проводить.