А я уже чувствовал себя тенью леопарда и двойником Майкла Джексона одновременно.

Пить, конечно, надо уметь, но как это сделать, когда у товарища такое горе?

Каким волшебным образом мы оказались у Валентины, не имею ни малейшего понятия, но когда я путем нереальных усилий продрал глаза, то увидел спящих рядом со мною на полу в обнимку Саню и Марка, а впереди, примерно в метре от них, спокойно разгуливающего и воркующего наглого голубя. Где-то неподалеку раздавались приглушенные всхлипывания Валентины. Затем неожиданно они прекратились, раздался грохот резко открывшейся двери, и Валентина влетела в комнату в каске и с огнетушителем в руках и стала поливать из него голубя белой и мощной струей пены.

— Ага, так тебе. Так тебе, ублюдок!

Пена летела и на парней, от чего они проснулись, щурились и недоуменно смотрели на Валентину. А мне, несмотря на дикую головную боль, в этот самой момент она показалась дико крутой и привлекательной. Даже родинка на кончике ее носа стала бледнее и меньше. Голубь взлетел, заметался по комнате и наконец вылетел в открытую форточку, добавив на лету парочку мелких струй к шипящей на полу пене. Проще говоря, обделался от страха, родимый.

— И чтоб больше я тебя не видела, — кричала ему вслед Валентина, потрясая огнетушителем так, как злобные викинги трясли своим оружием над пораженными врагами.

— Обалдеть, — только и выдавил из себя Новиков.

— Ты кто? — поинтересовался у Валентины Марк.

— Валентина, — ответила она, снимая каску.

— А где здесь у вас туалет? — спросил господин Никулов и тут же снова отрубился.

Завтракали мы поздно. Часа в два или в три дня. Голова болела просто невероятно. Тело ныло так, словно всю ночь на мне боксировали Валуев с Майком Тайсоном, а затем еще использовали вместо груши братья Кличко и Федор Емельяненко, если он вообще колотит груши. Парням, думаю, было ни капли не легче. Зато никто из нас не вспоминал Снежану, она словно вылетела из головы, как наша сборная на Евро-две тысячи, а впрочем, на всех Евро, кроме фантастического Евро 2008 года. Валентина сидела рядом и смотрела на то, как мы с трудом впихиваем в себя ее яичницу. Яичница, кстати, получилась ничего, а вот состояние не позволяло съесть с аппетитом даже самые наивкуснейшие в мире жареные яйца.

— Может, пивка? — Хотела угодить нам девушка.

Но вышло только хуже. Аппетит испортился окончательно, и вскоре мы, дыша жутким перегаром, распрощались и пошли отлеживаться по домам. В такие моменты даешь себе слово никогда больше не пить, даже хмельное и пенное. Мы не были исключением. Хотя понятно, что больше трех дней никто не выдерживает, ну, максимум неделю, а там снова до следующего раза, когда ты сам не замечаешь, как из стадии «все пучком», переходишь в «я еще держусь», а из нее практически тут же в стадию «я уже в хлам».

— Ну что, до завтра?

— Да, парни, давайте до завтра, а лучше сразу до послезавтра.

— Ага. Стоп. А как же Олег? — неожиданно вспомнил я.

— Какой еще Олег?

— Ну, наш вчерашний. Персонаж. Договорились же сегодня встретиться.

— А-а-а, — равнодушно произнес Саня. — Не, я пас.

— И я пас.

И ушли. А я вынул телефон, чтобы посмотреть, сколько времени, но он, собака, был разряжен.

Немного странный вопрос «Не подскажете, который час?» для сегодняшней эпохи, чуть менее странный, чем «как пройти в библиотеку?». Видимо, поэтому два первых опрашиваемых взглянули на меня так, будто я разгуливал по улицам в жабо 2 августа. А вот третий — невысокий, хмурый мужик лет пятидесяти — остановился, оглядел меня с головы до ног, скривился еще сильнее, учуяв перегар, но все же вытащил древний кнопочный «Нокиа» (кто-то ходит еще с такими?), долго и пристально смотрел на экран и наконец ответил: «Четыре».

— Ровно? — уточнил я.

Он снова достал уже убранный телефон (когда успел?), снова долго и пристально смотрел на экран (будто с первого раза не запомнил) и только потом, сказав: «Без трех минут», побыстрее засунул «Нокиа» в карман, словно боялся, что я нападу и украду этот дорогущий аппарат, и стал переходить на другую сторону дороги. Хорошо, что не побежал, а то бы я точно не удержался и погнался за ним.

А мужик оглянулся и прибавил ходу. Ну, точно у него «Нокиа», хромированная золотом.

До встречи оставался час и три, вернее, уже две (время на размышления) минуты. Ни к селу ни к городу. Это как с обеденным перерывом: и домой не смотаешься, и целый час на перекус тратить нереально и глупо. Хотя бы еще минут двадцать, тогда бы точно дошел до дома. А так пришлось заглянуть в кафешку и заказать себе кофе. Я сидел за столиком, смотрел на голубей, клюющих какие-то крохи за окном, и вдруг заметил проходящую мимо Снежану. Она тоже меня заметила. Остановилась, пристально посмотрела, а затем, гордо вскинув голову, пошла дальше, пошло виляя задом. С такой походкой ей точно не светил Голливуд. Вернее, откуда-то далеко он, может быть, и сиял, даже полыхал, как горящая нефтяная вышка, но вряд ли это можно было увидеть из нашего Мухосранска. Тем более Снежане, тем более с такой походкой.

У кофе не самый лучший вкус, когда его пьешь с перепою, но он помогает привести себя в чувство, и даже восемьдесят рублей за кружку уже не кажется грабительской ценой. Я пил мелкими глотками и чувствовал, как возвращаюсь к жизни: гул в ушах пропадает, желание лечь и сдохнуть прямо посреди улицы уже проявляется не так сильно, а глаза сбрасывают с себя мешки с песком и поднимаются выше и выше, как воздушный шар. Спасибо тому, кто придумал кофе. И ноги бы сломать тому, кто придумал алкоголь.

Я пришел чуть раньше, но Олег уже был на месте. Сидел на лавочке и что-то яростно чертил в блокноте. Заметив меня, он захлопнул блокнот и поскорее запрятал в карман.

— Это, это, это... — твердил он, вытянув руку для приветствия.

— Саня, — напомнил я.

— А я. это

— Олег. Я помню.

— Снимать будешь?

— Нет. Сегодня не получится. Извини. Парни приболели. Послезавтра вечером. Ты можешь?

— Это я могу. А че делать-то будем?

— Ну, вообще, ты просто не обращай на нас внимания. Делай, что и всегда, а мы будем