не понял, что произошло. Вера убежала провожать ребят до КПП, и в гостиной остались они втроём — он, Ника и Стёпка. Кир со Стёпкой стояли каждый в своем углу и оба, не отрываясь, смотрели на Нику.

«Если она сейчас подойдёт ко мне или хотя бы обратиться, то тогда…», — Кир не успел загадать, что «тогда», потому что Ника подняла глаза, посмотрела сначала на него, потом на Стёпку и сказала:

— Стёпа…

Тот тут же вскинулся, с готовностью подошёл к ней.

— Я очень устала. Такой день… Пойдём, я провожу тебя.

По Стёпкиному лицу пробежала тень разочарования, но он быстро взял себя в руки. Наклонился к Нике и о чём-то тихо заговорил. Она слушала его, молча, пару раз слегка качнула головой, то ли соглашаясь с ним, то ли наоборот. Потом медленно направилась к дверям, а Стёпка за ней следом.

«А как же я?» — хотел крикнуть Кир, и Ника, как будто услышав его мысли, обернулась уже у самых дверей, скользнула равнодушным и немного растерянным взглядом.

— Кир, там в одной из гостевых комнат, той, что рядом с папиным кабинетом… там есть бельё в шкафу, постели себе сам, пожалуйста.

И они со Стёпкой вышли в коридор, оставляя Кира одного.

Глава 9. Ника

По стене скакал солнечный зайчик. Отскакивал от золочёных букв на корешках книг, стоявших на полке, расплывался бликами на прозрачной поверхности пластиковых папок, разбросанных на столе, наскакивал с разбегу на детский Никин рисунок, который папа зачем-то убрал в рамку под стекло, и затем медленно стекал блестящей капелькой вниз, застревая в Вериных густых волосах.

Вера прыгала на одной ноге по комнате, запутавшись в штанине, и параллельно пыталась собрать какие-то листочки в папку. Ника со своей кровати следила за подругой, натянув одеяло почти на самые глаза и усиленно притворяясь, что спит.

— Можешь не притворяться, — сказала Вера. Она уселась наконец-то на стул, и всё ещё подёргивая ногой в запутавшейся штанине, быстро сортировала какие-то бумаги. — Я всё равно знаю, что ты не спишь и подглядываешь. И знаю, о чём ты сейчас думаешь.

Ника и сама не знала толком, о чём она думает. В её голове мысли метались так же беспорядочно, как солнечный зайчик, который освободившись наконец-то от Вериных волос, галопом ускакал на потолок и теперь там выделывал свои замысловатые па. Но с Верой спорить было бесполезно. Бескомпромиссность подруги давно перестала удивлять Нику — проще согласиться.

— И я считаю, что Кир молодец, потому что дневник он нам принёс. Поляков, конечно, налажал порядочно, но что с него взять, а вот Кирилл…

Кирилл… Ника повернулась к стенке и ещё больше натянула одеяло на себя. Верин голос звучал глухо, и Ника почти его не воспринимала. Хорошо, когда в жизни всё ясно и понятно. Кого любить, кого презирать. Вот у Веры всё просто. Любит Марка, презирает Сашку, выкрасила себе мир чёрно-белым, и ей в нём хорошо. А у Ники мир разноцветный, и люди в нём разноцветные. Вот Вера — ярко сине-красная, как пламя. Марк — цвета моря, Митя — тёплый, ясный, Стёпка — как трава, зелёный и нежный, а Кир… чёрт его знает, какой этот Кир. У него вообще нет полутонов и при этом тьма разных цветов. И он как качели. То дух захватывает, то тошнит. Как вчера, когда она увидела его в трусах, в квартире Рябининых.

— Всё, я собралась и пошла, — сообщила Вера. Подождала, когда Ника среагирует, и, не дождавшись, фыркнула и вышла.

Спустя несколько минут хлопнула входная дверь.

Только после этого Ника поднялась с постели и начала собираться. Взгляд упал на дневник, и мысли о Кире выпорхнули из её головы. Ника взяла тетрадку в руки, задумалась. Непонятно было, на что они рассчитывали и что думали найти в этом дневнике. Какую разгадку? Какое тайное откровение? Дневник был написан торопливо, скупо и как-то сухо, словно Игнат Ледовской пересказывал не события своей жизни, а составлял список дел, только дела эти уже свершились, и большинство из них были настолько отвратительны и мерзки, что после прочтения хотелось умыться — запереться в ванной и долго тереться мочалкой, отдирая с себя маслянистую липкую грязь.

Ника осторожно открыла тетрадь, нашла то место, где…

«9 сентября. Получил задание от Совета по ликвидации К. и Л. Андреевых. Взял с собой троих: Пономарёва, Клычко и Савельева».

Ника резко отбросила тетрадь, уставилась в стену, где резвился солнечный зайчик, и впервые за всё это время подумала: «Как хорошо, что папа этого никогда не прочтёт». Подумала и сама испугалась этих мыслей. И тут же на глаза набежали слёзы, заволокли, затуманили, солнечный зайчик расплылся радужным пятном и пропал.

— Ника…

Она резко обернулась. В дверях комнаты стоял Кир, лохматый, в рубашке, застёгнутой не на те пуговицы, с помятым и растерянным лицом.

— Привет, — машинально ответила Ника, и тут же перед глазами встала вчерашняя сцена — пошлая, как в плохом кино. Наверное, где-то даже смешная, хотя смеяться Нике не хотелось, потому что, когда она увидела Кира в одних трусах, высунувшегося из квартиры, ей, наверно, впервые в жизни захотелось его ударить. Сильно, наотмашь, по лицу. Потому что он не оставил ей ни малейшего шанса сомневаться в том, чем именно он занимался с той горничной. И что там вообще за горничная такая, и что там у них было. Наверняка же что-то было.

Эта мысль на мгновение вытеснила из головы Ники всё остальное — мысли об отце, дневник Игната Ледовского, Вериного прадеда, — и Ника разозлилась. Сузила глаза, смерила Кира презрительным взглядом.

— Я сейчас закажу завтрак, — сообщила она ему сухо.

Кир опустил глаза, вспыхнул, пробормотал себе под нос — она едва расслышала, что.

— Я, может, пойду, а Ник? В столовой поем…

— Не говори глупостей, — отчеканила она и, проходя мимо него, бросила ему, как маленькому. — Рубашку застегни, как следует. И причешись уже.

Телефон был в кабинете отца, и Ника поспешила туда. Краем глаза увидела, что Кир поплёлся вслед за ней, на ходу перезастёгивая пуговицы