Фердинанд, вздохнув, только выразил удивление доступным Жозефине силам.

Утро началось неожиданно: перед Жозефиной, спускавшейся с лестницы в зал, где ее северяне уже несли на стол поднос с завтраком, внезапно появилась графиня Альдскоу. Словно маскируя некоторое смущение, она отбросила с лица невидимую прядку волос и заговорила:

— Госпожа де Крисси, приветствую и прошу принять мои извинения. Я, Аделина Альдскоу из замка Карн, прошу прощения за то, что была излишне резка с вами вчера. Вы вполне явно показали мне это, разрядив все мои талисманы, и я признаю, что была не очень права, — эти слова — слова проигравшего, сказанные победителю, пусть и нечаянному, — дались ей с явным трудом. — О чем вы хотели поговорить?

Такой крутой поворот обескуражил Жозефину, но привычка держать лицо и действовать как ни в чем не бывало въелась за последние дни так, что этим происшествием ее невозможно было не то что выбить из колеи, но даже поколебать.

— Доброе утро. Я так поняла, что мой отец происходит из вашего рода?

Графиня то ли рассмеялась, то ли хмыкнула себе под нос.

— Ха… доброе. Нет, ваш отец — сын гораздо более сильного рода, который мы всегда уважали… как нельзя не уважать достойного врага. Их владения располагались недалеко от наших, но от них при Смене Ферзей не осталось ничего, а мы все же выжили.

— А отец?..

— Он единственный из всех присягнул на верность новой короне. Старший сын предал свою семью и оставил ее совершать свой последний подвиг — достойно погибнуть при штурме замка, — выплюнула графиня. Холодная ненависть, вскормленная поколениями, кипела в ней — ненависть к роду ее врагов, сильнее которой была только ненависть к тому, кто предал этот род. — И, несмотря на всю свою силу, они, как и следовало ожидать, пали.

— Вы говорите, они были сильнее Альдскоу? — Жозефина облокотилась на перила, подчеркивая неформальность беседы. Графиня же осталась стоять как стояла.

— Послушайте, оба рода всегда черпали свою силу от Корней, но мы никогда не забирались ниже Третьего, нашей работой было поставлять бойцов, а они могли достучаться до самого Владетеля. Их искусство шире и глубже, и оттого их сила очень велика… была. — В ее голосе не ощущалось ни капли злорадства — только уважение, немного зависти и что-то очень похожее на легкую грусть.

— Правду ли говорят, что род Альдскоу держал школу магов?

— Мы не учили неофитов. Мы придавали огранку тем, кто уже овладел Искусством, доводили его до совершенства, открывая тайны, недоступные тем, кто только ощутил в себе Дар. — Видя, что Жозефина вновь собирается задать вопрос, Аделина взмахнула рукой: — Моя мать может рассказать вам куда больше. Она помнит очень многое, а уж историю собственного рода знает получше, чем многие воины знают, где у них находятся ножны. Дорога к Карну идет на северо-запад.

— Я слышала о вашей матушке многое, — Жозефина подняла руку, призывая порывистую графиню дослушать, — и я ни в коем случае не хочу за глаза очернять ее, да еще и перед вами, но поймите правильно — она может отнестись к подобному визиту… не лучшим образом, как и вы вчера. И потому, если ваше великодушное предложение в силе, я попрошу вас написать рекомендательное письмо с тем, чтобы ваша матушка согласилась дать аудиенцию.

— Я сделаю это прямо сейчас и передам вам с моим человеком, — графиня смерила собеседницу оценивающим взглядом и почти незаметно усмехнулась, — возможно, мы еще встретимся.

— Буду рада, — спокойно и искренне отозвалась Жозефина. — Я слышала, вы часто бываете в столице?

— Да, у меня там дом, — кивнула графиня, — на улице Красного Камня. Его несложно найти и нанести визит. Вы всегда можете воспользоваться гостеприимством, я предупрежу слуг.

— До поместья де Крисси тоже легко добраться. Как только я вернусь, буду непременно ждать вас.

— Увы, долго пребывать в городе я не могу — в провинции скучно, но продолжительные выезды в столицу нам запрещены. При случае — увидимся, — вместо рукопожатия, обычно принятого среди мужчин, дамы в знак согласия и хорошего отношения сделали реверанс — и сделали так, что это смотрелось величественно и гордо даже притом, что вместо бального убора на них была скромная дорожная одежда. Графиня направилась наверх, в комнату, а Жозефина — в общий зал, к успевшему поостыть завтраку. Как раз к его концу — отряд не мешкал, торопясь отправиться в дорогу, — давешний охранник вручил Жозефине письмо, украшенное гербовой печатью Альдскоу, но не запечатанное.

Нужный отряду тракт был не особенно широким — пожалуй, поменьше, чем на две телеги, но трава отказывалась расти даже между колеями, продавленными в земле деревянными тележными колесами. Впрочем, отряду было удобно ехать обычным порядком — три ряда по двое, — и они бодро порысили вперед, по просьбе Жозефины укрытые от поиска заклинанием Фердинанда. По дороге девушка из чистого интереса и немного из опасения решила прочитать письмо графини; развернув лист на луке седла, она прочла следующее:

«О многомудрая и украшенная многими знаниями, великолепная графиня Альдскоу, пишет тебе твоя недостойная дочь с нижайшей просьбой принять эту бедную сиротку де Крисси и дать ей свою высочайшую аудиенцию. Прошу тебя, ответь на ее вопросы, чтобы бедная монашенка не наломала дров, которые могут задеть и те дела, где простираются наши интересы».

Звонкий смех, разнесшийся над трактом по прочтении, после устного пересказа без упоминания имен превратился в громовой хохот.

К обеду проехали мимо постоялого двора, с сожалением отказавшись от пирогов, которыми зазывал его хозяин, а паче того — умопомрачительный запах, доносящийся с летней кухни на заднем дворе. Воспоминание о дивном запахе едва успело истереться в памяти путников, когда Жозефина ощутила, как знакомо темнеет в глазах — ее догнал непонятный приступ из тех, что сопровождали ее всю жизнь, и даже матушка не знала, что с ними поделать. Девушка только успела остановить свою кобылу у обочины со словами: «Так бывает, не беспокойтесь…» — и, последним осознанным движением обхватив конскую шею, провалилась в черноту.

…Чернота так никуда и не делась, но перестала быть глухой — наверху поселились звезды, а здесь, на твердой земле, полыхал костер, извлекая из пары заячьих тушек запах, ничуть не уступавший аромату давешних пирогов. Рядом в котелке булькала каша, вокруг огня сидели северяне, под тихие разговоры занимавшиеся оружием и снаряжением — здесь почистить, тут подшить, там поменять ремешок. Фердинанд сидел ближе всех к Жозефине, не считая кострового, поглощенного готовкой ужина, и потому первым заметил, как она двинулась и открыла глаза.

— Живая! — взревело пять глоток, мало не напугав стреноженных лошадей, и у ложа госпожи опустилась на колени Каталин.

— Мы… где? — спросила Жозефина. Как всегда после приступа, тело было слабым и неверным и совершенно лишенным Силы — даже эмпатические ощущения девушка могла уловить только при прямом телесном контакте и оттого чувствовала себя не только больной, но еще и полуоглохшей, полуослепшей, с заложенным носом и вообще зашитой в плотный мешок от горла до самых пальцев ног.