Через десять минут я покинула офис Берсеньева с весьма странным чувством. С одной стороны, все вроде бы ясно: чувства к Наташе, которые многие, и моя подруга в том числе, принимали за большую любовь, были всего лишь увлечением, и теперь становилось понятно, почему Берсеньев с такой легкостью принял предложение Милки провести отпуск вместе. У меня по-прежнему никаких догадок, кто и по какой причине убил мою подругу. Берсеньев вроде бы уверен, что врагов, серьезных врагов, у него нет. Сомневаться в его словах у меня причины тоже не было. Мой рассказ о доме в Лесном вызвал у него скорее недоумение, а еще сомнения в искренности моих слов. Он решил – я все это попросту выдумала, чтобы отвести подозрение от себя. Что ж, вполне логично. Но я-то знала, что одинокий старичок вовсе не плод моего воображения. Смущало еще нечто такое, чему я никак не могла дать определение. Проще всего было назвать это интуицией, то есть я была уверена, Берсеньеву известно куда больше, но он предпочитает об этом помалкивать. Что, кстати, не удивительно. И все-таки что-то в нашем разговоре настораживало. Вновь вернулось чувство, что я упустила нечто важное, очевидное, лежавшее на поверхности. Настроения мне это, само собой, не прибавило, более того, здорово злило. И я в который раз прокручивала в голове недавний разговор. Толку от этого чуть, только голова разболелась.

Я зашла в магазин и купила мобильный. Славка, должно быть, теряется в догадках, почему я не отвечаю на звонки. И, конечно, переживает. Его хлебом не корми, только дай побеспокоиться. Предупредив, что у меня сменился номер, я отправилась домой. Славка обещал приехать через час, а я в целях успокоения нервной системы решила принять ванну, но и в этом не преуспела. Зазвонил телефон в прихожей, и я бросилась к нему в одной тапке и наспех наброшенном халате, хотя могла бы на звонок наплевать. Добрых вестей я не ждала, а плохие подождут, но к телефону все-таки спешила. Звонила мать Милки. По тому, как звучал ее голос, стало ясно: испытания еще впереди.

– Фенечка, хорошо, что я тебя застала, – заговорила она. – Неудобно тебя беспокоить, но…

– Что случилось? – перебила я, решив не церемониться.

– У нас несчастье. Оля погибла, Милочкина двоюродная сестра. Ты ведь ее знала?

– Да, конечно, – ошалело ответила я, силясь прийти в себя от этой новости.

– Оля уехала сразу после похорон Милы, потому что дочка оставалась с соседями, вот и торопилась, а моя сестра, Ксения Григорьевна, была здесь, со мной, уехала вчера вечером, вот сейчас позвонила… просто ужас какой-то… мне надо ехать к сестре, а голова ничего не соображает. Хотела позвонить Сереже, чтобы он меня отвез, но тут о тебе подумала. У тебя ведь есть машина?

– Да, конечно, – сказала я. – Я сейчас приеду.

Повесив трубку, я бестолково заметалась по квартире, пытаясь одновременно найти ключи от машины, одеться и позвонить Славке. Оделась за пять минут, ключи в конце концов тоже отыскались, хуже всего было со Славкой. Он тут же заявил, что поедет со мной.

– Скажи на милость, кому ты там нужен? – со вздохом спросила я, скатываясь по лестнице.

– Тебе не кажется подозрительным, что две сестры гибнут одна за другой? – сурово произнес он.

– Я даже не знаю, что случилось.

– Что бы ни случилось…

Мы продолжали препираться довольно долго. Я уже подъезжала к дому Эммы Григорьевны, когда Славка произнес с отчаянием:

– Держи телефон при себе, чтобы я мог дозвониться. Ты-то уж точно забудешь позвонить.

– А что я сейчас делаю? – возмутилась я и бросила мобильный в сумку.

Эмма Григорьевна стояла у кухонного окна. Увидев во дворе мою машину, поспешила навстречу. В результате мы столкнулись в подъезде.

– Что же это делается? – причитала женщина, ухватив меня за руку. – Сначала Мила, теперь вот Оленька… Где справедливость, Феня?

По этому поводу мне сказать было нечего, и я отделалась кивками и вздохами, помогла Эмме Григорьевне устроиться в машине и, немного выждав, задала вопрос:

– Что случилось с Олей?

– Сама толком не знаю, – покачала головой Эмма Григорьевна. – Феня, как думаешь, венок здесь купить или лучше там? Наверное, там. Что у них, венков нет?

– Уверена, что есть.

– Кажется, я деньги забыла… – Эмма Григорьевна схватила сумку с заднего сиденья и принялась в ней рыться, сказала с облегчением: – Нет, здесь они. У сестры сроду денег не было. Если честно, она ужасно неприспособленная. Все у нее не как у людей. Замуж и то не вышла. Связалась с женатым… О господи, о чем это я сейчас? Не знаю, как Ксюша все это переживет. Весь дом на Оле держался. А теперь Ксения с маленьким ребенком. Она же себе пенсию и ту не заработала, получает гроши… Не могла настоять, чтобы дочь образование получила, а девочка была талантливая… красавица. И что? Ольга замуж не вышла, ребенка родила неизвестно от кого, а теперь вот… Что Ксения будет делать с ребенком, ума не приложу. Придется забирать их к себе. Это ужасно, сестра совершенно невыносима, но теперь мы обе лишились детей и должны поддерживать друг друга. К тому же, если не вмешаться, она и из Светочки неизвестно кого воспитает. Ох, Феня, это просто божье наказание… Но за что? Разве я плохая мать?.. Будет еще покойник… Не зря в народе говорят: если до сорокового дня в семье второй покойник, быть и третьему…

Я продолжала кивать, но как только в бесконечном словесном потоке возникла пауза (Эмма Григорьевна искала носовой платок), я вновь спросила:

– Так что вам сказала сестра?

– Да ничего толком не понять, вроде бы Ольгу машина сбила, – махнула рукой Эмма Григорьевна и зарыдала. Выяснение этого вопроса пришлось оставить до лучших времен.

Ольга жила с матерью не в самом районном центре, а в поселке, который находился километрах в десяти. Милка с сестрой дружила. Не скажу, что виделись они часто, но не реже раза в месяц Милка ее навещала, как правило, для того, чтобы привезти продукты и игрушки для племянницы. Девочке четыре года, о ее отце ничего известно не было, по крайней мере мне. Вряд ли Милка о нем что-то знала. Учитывая ее словоохотливость, особенно если дело касалось чужих секретов, я понимала: она непременно поведала бы о своих догадках. Я иногда сопровождала ее в поездках. Подолгу она в квартире родственников не задерживалась, я предпочитала ждать ее в машине. Это являлось хорошим поводом сократить визит до минимума. Надо сказать, что свою тетку Милка терпеть не могла и называла не иначе как дурищей (страсть Милки давать всем прозвища была общеизвестна).

– Когда я вижу эту безмозглую курицу, у меня давление подскакивает, – неизменно повторяла она и добавляла: – Бедная Ольга, как она ее терпит?!

Навещая Ольгу, моя подруга не просто исполняла родственный долг, как это могло показаться, к Ольге она действительно была привязана. Любила вспоминать, как счастливо они проводили время на бабушкиной даче, доверяя друг другу свои секреты, как влюбились в одного парня. Он предпочел обеим девчонку из своего класса, и соперницами они не стали. Несчастная любовь сблизила их еще больше. Милка была старше на три года. Когда она поступила в институт, Ольга еще училась в школе. Окончив ее, при-ехала в наш город. Подала заявление в педагогический, экзамены сдала на тройки. В этом месте Милка обычно кривилась и поясняла: «Тяга к знаниям ей от мамаши досталась». На платное обучение денег не было. Однако домой Ольга не вернулась, нашла работу и стала жить у тетки, то есть у Эммы Григорьевны, решив попытать счастья на следующий год. Совместная жизнь дружбу сестер только укрепила. В то время они стали еще ближе, Милка везде ее с собой таскала, заявив как-то: «Надо ее поскорее замуж выдать, в институт она все равно не поступит, а мамаша и жена из нее выйдет просто загляденье». Ольга была невысокой блондинкой с кругленьким личиком и серыми глазами чуть навыкате. Особым умом и впрямь не блистала, как, впрочем, и красотой. Тихая, улыбчивая и услужливая. Глядя на нее, я была согласна с Милкой: пожалуй, роль матери семейства подойдет куда больше, чем тернистая стезя российского учителя. Чтобы успешно сеять разумное, доброе, вечное, надо обладать хоть каким-то характером. А с этим у Ольги проблемы. По крайней мере, в то время Милка взирала на нее с печалью и бормотала: «Нам бы паренька непьющего, тихого, а главное, работящего. Чтоб деньги в дом волок и супружницу не обижал. А она ему и детей родит, и котлет нажарит, и по сто банок огурцов на зиму закрутит. Одна беда, парней таких днем с огнем, а если и пасутся где, то в местах далеких и неизведанных».