— Я бы сказал, теперь у вас есть что попробовать! Наслаждайся!

Я думаю, что он хмурится под всем этим тестом, но трудно сказать.

Я отворачиваюсь и убегаю с кухни, крича через плечо:

— Сегодня я остаюсь в гостевой комнате, потому что уже слишком поздно идти домой и больше нет причин!

Бум. Статус-кво восстановлен. Дружба спасена.

Совершенно нормально. Все абсолютно и совершенно нормально. Просто мой нормальный друг Натан и нормальная я тусуемся в обычный день, когда все в порядке.

Кроме новостей: ЭТО НЕ ХОРОШО.

— Ты собираешься войти? — спрашивает Натан, стоя перед открытой дверью гигантского затемненного внедорожника, в котором мы собираемся ехать на съемочную площадку сегодняшней рекламы. Я никогда не ездила на нем с ним. Натан берет его только на особые мероприятия и в места, где ему может понадобиться больше уединения и безопасности, места, куда я отказываюсь идти с ним, потому что это делают с ним подружки , а не лучшие друзья.

Наряду с милым мужчиной, который будет возить меня, как будто я королева Англии, громадный телохранитель Натана сидит на пассажирском сиденье и ждет, чтобы выпрыгнуть и… я не знаю, содрать бешеный веер с тела Натана, если нужно быть? Это аспект жизни Натана, к которому я не привыкла.

Я пытаюсь убедить себя, что это обычный солнечный день, и я просто катаюсь со своей лучшей подругой, но эта тыква очень похожа на карету, и от этого мне хочется бежать в горы. Я практически вижу, как гигантский карандаш переворачивается и размазывает ластиком эти красиво нарисованные линии, которые определяют нашу дружбу.

— Бри? — снова подсказывает Натан, его брови сдвинуты в смущенной улыбке. — У тебя все нормально?

— Хм? — я моргаю. — Ага! Ах, да. Полностью хорошо. Конечно, я собираюсь войти. Мне просто интересно, чистят ли они эти сиденья или нет.

Он усмехается, глядя на меня так, будто я потеряла свои шарики.

— Да, я полагаю, что иногда они это делают. Почему?

Я пожимаю плечами.

— Просто… не хотела туда лезть, не зная наверняка. Потому что они такие просторные, и люди могли натворить там черт знает что, и…

Натан делает шаг вперед и начинает толкать меня за поясницу во внедорожник.

— Это моя личная машина, Бри. У меня есть это. На этих сиденьях нет ничего необычного, не волнуйся. А теперь, пожалуйста, садись, иначе мы опоздаем. И улыбнись, на том углу папарацци ловят каждую крупицу твоей нерешительности.

Я очень широко и пугающе улыбаюсь Натану, чтобы рассмешить его и показать ему, как сильно я забочусь о папарацци.

Он улыбается мне своим полным зубами смехом с ямочками на щеках, от которого мое сердце раздувается на десять размеров, и качает головой.

— Теперь ты все веселишься и играешь, пока не поймёшь, что фотограф угрожающе приблизил твоё глупое лицо и завтра раскроет его по всем газетным киоскам, заявив, что Бри Камден ломается под давлением новообретенной славы!

— Не думаю, что они были бы настолько неправы, — говорю я, прежде чем запрыгнуть в внедорожник, проскользнуть к дальней стороне и присосаться к окну. О боже, в этом автомобиле нет ничего нормального. Кожа мягкая, как масло, и к этой стороне примыкает многоместное сиденье, за которым стоит телевизор с плоским экраном. Мои пальцы скользят по панели кнопок на подлокотнике, и после того, как я нажимаю одну из них, пространство заполняет теплый свет (свет настроения), и мое сиденье начинает откидываться, а подножка выдвигается.

Я широко распахнутыми глазами смотрю на Натана, а он беззвучно смеется.

— Ты здесь как ребенок.

— Я чувствую себя здесь ребенком! Меня нельзя пускать в такие модные места, как это. Натан, я пролью что-нибудь на эти сиденья за миллион долларов. — Я снова сажусь прямо и чинно скрещиваю руки на коленях.

— Ты не пьешь.

— Не имеет значения. Это произойдет как-нибудь. Ты меня знаешь — мне нельзя доверять роскошные вещи.

— Это всего лишь мелочь, Бри. Мне было все равно. Проливай сюда все, что хочешь.

Его глаза сморщены в уголках, но больше всего я замечаю темные круги под угольно-черными лужами.

Я наклоняю голову и нежно постукиваю пальцем под каждым из его глаз.

— Ты устал.

Его волосы все еще слегка влажные, потому что он только что тренировался. Натану пришлось вставать в пять утра, целый день заниматься своими обычными тренировками и встречами, подвергая свое тело полному избиению, а теперь в конце дня он собирается снимать рекламу несколько часов, когда должен отдыхать и выздоравливать.

Он берет мое запястье и нежно обхватывает его пальцами. Я чувствую его прикосновение, словно оно обвивает мое сердце.

— Я в порядке.

— Ты слишком напрягаешься. Нам не нужно было говорить «да» этой рекламе.

Внедорожник начинает движение. Натан смотрит на мое запястье и опускает его, но не отпускает. Мы в одной позиции от того, чтобы держаться за руки.

— Я хотел сделать рекламу. Это будет хорошо для нас обоих.

Для меня. Это будет хорошо для меня , вот что он имеет в виду. Потому что да, это хорошо для имиджа Натана, но давайте будем честными, ему не нужны деньги. Я делаю. Я хочу эти деньги, чтобы я могла отплатить ему.

Но тут мне в голову приходит другая мысль. Что тогда? Каков мой следующий шаг после того, как я расплачусь с Натаном? Что-то в том, что он купил студию, а я поняла, что он платил мне часть арендной платы все эти годы, заставило меня забеспокоиться. Это заставило меня немного нервничать и жаждать большего в моей студии. Что меня вообще пугает. Мне не нравится жаждать большего, потому что мне не нравится, кем я была, когда все, что я делала, было стремлением к большему. Удовлетворенность — вот что мне нужно. Если бы у меня было хотя бы на унцию больше удовлетворенности в старших классах, я бы не тратила все свое время и энергию на то, чтобы поступить в Джульярд. Я бы пошла на вечеринки. Подружилась. Может быть, у меня даже было хобби или желания помимо танцев, которые удержали бы меня от того, чтобы скатиться в такое темное место, когда моя единственная мечта была украдена.

Я должна быть благодарна за помощь, которую оказал мне мой друг, и найти реальные способы сделать студию, которая у меня сейчас есть, лучше. Но вместо этого, пытаясь найти новые способы не полагаться полностью на его щедрость, я случайно наткнулась на новый сон. Ту, где моя студия не пахнет пепперони и где она может официально функционировать как некоммерческая организация, способная принимать больше студентов, которые обычно не могут позволить себе уроки танцев.

Все это было бы возможно только в том случае, если бы мне предоставили место в «Хорошей фабрике». Проблема в том, что раньше я складывала все яйца в одну корзину, и это не обернулось в мою пользу. Я боюсь снова хотеть чего-то такого же сильного.