сюда увезли из полиции Харлоу, я видела его только раз. Он уже не говорил ни с Жирным, ни с другими. Он не смотрелся в стену и не искал проводов в волосах. Он глядел строго и спокойно. Врач у него тогда был другой. То была женщина лет сорока пяти, маленькая и ужасно умная. Она носила прическу под принцессу Диану и очень ярко красила ногти. Шея у нее была, как у индюшки, но я заметила в морщинистых складках очень дорогую ниточку настоящего морского жемчуга. Она хотела знать об Урмасе всю подноготную, и мне пришлось перевести кроме дат, имен и названий и такой диалог:

— Вы когда-нибудь пытались сам себе повредить?

— Повредить? Себе? А как же?

— Как именно и когда?

— Как все… пью, курю, жру что попало каждый день.

— Я хотела сказать, пытались ли вы покончить жизнь самоубийством?

— Чего?

— Не вешались, не стрелялись, не резали себе вен?

— Не резал я вен! Я че тебе, самоубийца, что ли? Че я, с ума сошел?

— Отравиться не пытались?

— А че пытаться? Поел в «Йо-Суши» — и привет.

— А у вас в роду никто не…

— Нет. Никто не одурел покамест. Дед так спился. Бабка утонула во время купания в озере. Одного дядю задавило машиной, а другой свалился с балкона. Наверное, пьяный был. Я тогда только в школу пошел. А еще двоюродная сестра была. Кристина. Она точно съела что-то не то… откачали, а она опять съела.

— А большая ли у вас семья?

— Большая. Мать дома, брат есть старший.

— А отец? Жив?

— А хрен его знает…

— Ясно. Вы давно пьете?

— Я не пью.

— Как же так, вы же в полиции были пьяным.

— Был.

— Вы пьете.

— Я давно уже ничего не пил. Шутишь, бабуля? Скоро неделя, как у меня ни капли во рту не было. А этот, — Урмас кивнул врачихе на санитара со значком «Макс», — даже пива не дает. Обещает и не дает.

— Значит, вы раньше пили много и часто.

— Каждый день. Жизнь такая.

— А давно вы начали так пить?

— Давно.

— Как давно?

— Очень давно.

— Год назад? Два? Три? Пять?

— Да.

Урмас подобный номер уже выкидывал в полиции. На вопросы он не просто не отвечал четко и ясно. Он в итоге не отвечал на них вообще. Хотя было впечатление, что отвечает. Вот только мне было не ясно, видит ли это врач. Должна видеть. Она же без пяти минут профессор.

Сегодня Урмаса привел санитар со значком-табличкой «Джеффри». Как было бы просто мне жить на этом свете, если бы все люди носили свои имена на груди. Фил уселся перед Урмасом, Джеффри встал у него за плечом, как телохранитель, а я села сбоку. Между нами стоял большой стол переговоров. Мы обменялись приветствиями. Фил подумал и попросил меня прямо:

— Спроси его, знает ли он Скрипа? Скажи, что мы из полиции. Пусть расскажет, где тот живет, кто он и как его найти?

Эх, Филипп! Я не психиатр, но он сейчас может все испортить. Что ли рискнуть и попробовать помочь? А кто меня поймает? Это же не официальное собеседование и даже не на запись. Урмас не арестован. Я спросила его:

— Урмас, вы не знаете, у Скрипа номер не изменился? Не найду его никак.

— Не изменился. Все тот же, — неожиданно легко и просто ответил Урмас.

Может быть, он действительно не отдает себе полного отчета в том, что происходит. Я продолжила, не оглядываясь на Фила.

— Какой у него номер?

— Я не знаю. У меня в мобильнике все номера.

— А как вы с ним познакомились?

— Через Эдиту. Он бывший Эдитин хахаль. Он мне ее сам подарил.

— Почему?

— За хорошую работу.

— Какую работу?

— А не скажу… А то обратно отберет.

Я почувствовала, что Урмас уводит меня в сторону. Филипп шевельнулся.

— Погоди, — сказала я Филу и снова спросила: — А Скрип все еще в Лондоне?

— Он все еще в Кенте, дура, — вдруг рассердился Урмас, а Джеффри напрягся. — Ты че, не помнишь, что Жирный сказал? В Лондоне нельзя пробивать счета. Надо за город ехать всем. Атлас принес? Таки да! Эдита уже живет на востоке, поэтому я — к ней. Андрюха человек северный, Санька с этой… с латышкой. Ну, а наш носатый — на юг. Ты не соображаешь ниче? Он какой тебе район дал?

Урмас уставился вопросительно. Надо было отвечать.

— Северо-восток от Лондона.

— По вордпэю?

— Да, — в этот раз я даже не удивилась.

— Ну так и работай там. Че ты ему?

— Мне надо с ним срочно связаться. Плохи мои дела.

— Так ведь сказано, чтоб не приезжали. По «аське» все…

Я сначала не поняла, а потом вдруг вспомнила, что «аськой» называли программу ICQ эстонские мальчишки из переводов для Терри. Мне стало нехорошо, но дело было не в «аське». А я-то голову ломала, где я слышала это слово «пробивать», когда переводила разговоры из компьютеров и телефонов. Урмас уже произносил его в первый день нашего знакомства. Он именно тогда и Скрипа упомянул.

— Урмас, так в том-то и дело, что у меня комп сломался. Не могу я по «аське».

— Дело твое. Поезжай.

— А адрес?

— Не знаю.

— Хоть город скажи. Помоги мне, пожалуйста.

Урмас перестал сердиться.

— Хорошо. Я спрошу у Жирного. Когда он на связь выйдет.

— Мне срочно надо.

— А я не помню… Брут Старз… кажись… Точно. Оттуда баба такая шикарная приезжала. Лариска. Во-от с такими дойками! Твои отдыхают.

— А как он хоть выглядит? Как я его узнаю?

— Скрипа-то? А я его че, видел, че ли? — и тут Урмас обратился к Филиппу: — Доктор, сигаретку дай. Не дашь? А пивка? Козел ты, доктор. Жирный говорил, что все вы тут козлы. А ты вообще тяни-толкай, бля. Щас я…

Джеффри, видимо, что-то не понравилось в Урмасе, и он положил руку ему на плечо. Урмас не оглянулся, но замолчал и уставился в стол.

— Урмас, — спросила я снова. — А ты не знаешь фамилию Ларисы?

Но тот даже не шелохнулся. Я попробовала еще раза два и поняла, что прием окончен. Урмас сосредоточенно разглядывал поверхность стола, каждую крапинку и не обращал на меня внимания. Я не могла не удивляться, почему он говорил со мной так, будто знает меня давно. Перепутал меня с кем-то? А, может быть, он помнит мое лицо по прежним встречам, но нечаянно связывает меня со своей компанией. Это возможно потому, что говорю я с ним на языке, ему понятном. Значит, он и вправду ненормален.