– Везите меня к ней… С живыми я тоже умею обращаться… Когда-то умел…

Вот так я ввел в дом Оксаны Хоботова.

Это было в среду.

В четверг я узнал, что у дочери Оксаны температура снизилась до нормы.

В пятницу она сообщила по телефону:

– С Натуськой все в порядке… А я звоню с работы… Да-да… Я теперь секретарь суда Центрального района… Хоботов чудный человек. Расцелуйте его за меня. Это он помог мне устроиться. И судья здесь такой же чудный, как Хоботов…

Я почувствовал, что душа Оксаны вновь обрела мужество.

В этот день она позвонила еще раз и пригласила на воскресенье на обед вместе с женой. Будут блины.

Ага, блины! И я спросил Оксану:

– Дим-Димыча зовешь?

– Да-да. Будут он и Варя…

О Дим-Димыче я спросил потому, что блины были его страстью. Он предпочитал их любому другому блюду. Но знала ли Оксана об этой слабости Дим-Димыча? Или тут случайное совпадение?

И вот настало воскресенье. Сбор у Оксаны был назначен на три часа дня.

Чтобы полнее использовать свободное воскресенье, мы решили утро посвятить прогулке по городу.

Только сегодня я, кажется, понял, что зима определенно переломилась и уже зарождается весна. Она угадывается в высоком прозрачном небе, откуда текут ласковые лучи солнца, в деревьях, которые полны движущихся соков, в земле, ненасытно вбирающей в себя теплую влагу.

Да, быстро, очень быстро летит время. Кажется, вчера только мы пробирались с Дим-Димычем и Хоботовым на «газике» райцентра сквозь метель и поземку, а сейчас в пору снимать теплое пальто.

Прогулка отняла у нас около четырех часов. Вернувшись домой, мы сдали бабушке внука и направились к Оксане.

Она встретила нас, расцеловала обоих. На ней было летнее ситцевое расклешенное платьице, старенький фартук и косынка на голове. Все обычное, повседневное, домашнее. Но Оксана была женщиной, не теряющей привлекательности ни при каких обстоятельствах. Простенький фартук только ярче выделял ее красоту.

В комнате моим глазам представилась такая картина: на диванчике с гитарой в руках сидел Дим-Димыч, а рядом с ним Варя. Она гладила рукой его волосы, всегда не причесанные. Против них на стуле, скрестив под мощной грудью сильные руки, восседал Хоботов.

«Умница Оксана, что позвала Хоботова, – отметил я про себя. – Компания подобралась на славу».

Оксана подошла ко мне и просто сказала:

– Спасибо за знакомство с Вячеславом Юрьевичем. Он чудесный человек и доктор… Наташку сразу поднял…

Хоботов крякнул и недовольным тоном произнес:

– Чудесный доктор тот, с которым реже имеешь дело.

– А Оксана теперь секретарь суда, – сказал Дим-Димыч. – Шутите?

За столом заговорили о международном положении.

– Война, хлопцы, не за горами, – серьезно сказал Хоботов.

– Ничего, – бодро заметил я. – Если Гитлер сунется к нам, мы ему быстро обломаем зубы. Мы уже не те, что были двадцать или десять лет назад. Дальше границы ему не пройти!

– Хорошо бы, – коротко заметил Дим-Димыч.

– Что мы не те, спору нет, – вновь заговорил Хоботов. – И что зубы Гитлеру мы в конце концов обломаем, тоже факт. Но что всем нам придется браться за оружие и что обойдется это нам недешево – очевидно.

– Неужели всем? – испуганно спросила Варя.

– Всем, девушка, – заверил Хоботов. – Поверь мне, старому вояке. Я знаю, что такое немцы и с чем их едят. А сейчас они в угаре. Гитлер готовит большую войну. И только глупец может поверить, что он ограничится расчленением Чехословакии.

Потом по просьбе всех Оксана рассказала, как она устроилась на работу.

Когда Хоботов представил Оксану судье как дочь арестованного, тот спросил ее:

– А вы не арестовывались?

Она ответила отрицательно.

– И жили отдельно от отца?

– Да!

– Ну и слава богу. Приступайте к работе! Наш секретарь вышла замуж и уезжает в Свердловск…

– Не перевелись еще смелые люди, – сказал Дим-Димыч.

Оксана следила за Варей и Дим-Димычем полуприкрытыми глазами и молчала.

Потом неожиданно спросила меня:

– Как вы думаете, будет у них толк?

Я сразу сообразил, кого она имеет в виду, и ответил безжалостно:

– У них накрепко…

Она повернулась ко мне лицом, усмехнулась и сама ответила на свой же вопрос:

– Нет, не будет…

Я удивился: откуда такая уверенность?

– Вас не настораживают эти припадки влюбленности? – продолжала она развивать свою мысль. – Все это искусственно и бросается в глаза. Зачем показывать на людях то, что надо свято хранить в себе?

Оксана неожиданно сжала мою руку у локтя и, наклонившись немного, жарко сказала:

– Вы лучший друг Димы… Перед вами я не хочу скрывать… Я не верю… Вот на столечко не верю, – она Показала кончик мизинца. – Нет! Я тоже разбираюсь в людях… Варя тянется к нему, когда он здесь, рядом… Сейчас он ей нужен… А если придет разлука – забудет его…

Мне захотелось задать прямой вопрос:

– Ты сказала, что откровенна со мной?

– Да… безусловно…

– Ты любишь его?

Оксана плотно сомкнула веки и твердо сказала:

– Очень… Но мешать им не буду.

Ровно в шесть Глухаревский оказался на трамвайной остановке «Первый гастроном». Он пропустил два Трамвая и влез в третий, на площадке которого его поджидал Кошельков. Тот держал на нитке большой голубой воздушный шар.

На очередной остановке, во время сутолоки, Глухаревский незаметно опустил что-то в карман пальто Кошелькова и спрыгнул с трамвая.

Вагон двинулся дальше. Кошельков спокойно стоял и будто не догадывался, что у него в кармане передачка. Только спустя минут пять он стал пристраивать к нитке шара трамвайный билет, потом полез в карман, нашел бумажку и будто от нечего делать привязал на кончик нитки. Так с шаром он и вышел на остановке возле большого четырехэтажного дома.

Здесь было людно: детвора шмыгала на коньках, таскала за собой санки.

Примерно через четверть часа из второго подъезда показался уже известный нам массовик-культурник Витковский. Он вел за руку парнишку лет трех. Мальчик сразу заметил голубой шар и, оставив своего спутника, подбежал к Кошелькову.

– Дяденька, продайте шарик! – залепетал малыш.