Женщины, свидетельницы этой сцены, с любопытством смотрели на мальчика и владельца шара.

Кошельков улыбнулся:

– Сначала давай познакомимся. Как тебя зовут?

– Генька, – бойко ответил паренек.

– Геннадий, значит? – уточнил Кошельков.

– Ага! – подтвердил Генька и, уже осмелев, спросил: – А тебя как?

– Меня зовут Митрофан Сергеевич, – солгал Кошельков и подал Геньке руку, которую тот по-мужски пожал. – Продавать шарик я не буду, но, раз он тебе понравился, могу подарить…

Генька схватился за нитку, бросил на ходу: «Спасибо, дядя!» – и побежал назад, к Витковскому. Вместе они некоторое время гуляли, а потом скрылись в том же втором подъезде, из которого вышли.

Я поспешил к Кочергину.

Он сказал:

– Вы понимаете, как у них хорошо продуман вопрос связи?

– Понимаю, – ответил я. – В течение четырех часов проведены три встречи, все вне квартир, в естественной обстановке и без всяких премудростей.

– Нужно полагать, что Глухаревский из автомата позвонил Кошелькову на работу, а тот, прежде чем выйти на свидание, созвонился с Витковским.

– А как вам нравится фокус с шариком? – усмехнулся я.

– То есть? – поднял глаза Кочергин.

– Хитро придумано, – сказал я. – С очевидным расчетом на мальчишку.

– Если бы так… – проговорил Кочергин.

– А вы считаете?..

Кочергин ответил не сразу:

– Тут дело хитрее: я полагаю, что мальчишка придуман для шара, а не наоборот. Ведь у Витковского детей, кажется, нет?

– Да-да, – подтвердил я. – Очевидно, соседский.

– Ну что Ж… для первого раза не так уж плохо, – заключил Кочергин и встал, давая понять, что беседа окончена.

К середине дня поступило новое сообщение. Неизвестный, стучавший в окно Глухаревскому, оказался Полосухиным. Он шофер по профессии. Родился в девятьсот двенадцатом году. По отбытии срока действительной военной службы в одной из частей нашего гарнизона устроился шофером на строительство военного аэродрома, а сейчас работает вольнонаемным в авиабригаде я ездит на бензозаправщике. Имеет жену и дочь. Родители – колхозники Белгородского района. Живет по соседству с Глухаревским.

Сообщение было тревожным. Я взял дежурную машину и поехал в энскую авиабригаду. Мне было известно, что авиабригада бомбардировщиков дальнего действия совершенно новое соединение в нашем гарнизоне.

Она начала формироваться после окончания строительства аэродрома.

Сейчас укомплектовывалась летно-техническим составом и оснащалась боевыми машинами новейшей конструкции. Связь Полосухина с Глухаревским и его компанией требовала действий быстрых и решительных.

В штабе бригады я познакомился заочно с Полосухиным. Ничего интересного, как это бывает обычно, в его деле я не нашел. И лишь характеристика привлекла мое внимание. В ней были такие сведения:

«Нерешителен: стоя на посту у артсклада, не нашелся, как поступить, и не смог задержать злоумышленника, напавшего на часового соседнего поста.

Теряется в сложной обстановке: на маневрах при форсировании водной преграды, в момент, когда сильным течением сбило с ног лошадей, бросил упряжку и вплавь добрался до берега. Быстро подпадает под чужое влияние: на второй день после знакомства со спекулянтом остался у него ночевать и по его просьбе в течение недели распродавал среди красноармейцев бумажники, перочинные ножи, кожаные перчатки. Жаден к деньгам: торгуется даже в парикмахерской».

Когда я передал характеристику Кочергину, он спросил:

– Кто писал?

Я ответил, что младший командир.

– Меткая характеристика! Несколько живых слов, примеров – и перед тобой человек. Умница этот младший командир. А я на днях просматривал аттестации на оперсостав нашего отдела. Скука! Зубы ноют! Все, как одна, будто под копирку написаны. Набор общих фраз, ничего не дающих ни уму, ни сердцу. Это просто безобразие. Чиновники раньше знаете как аттестовали подчиненных? Я читал, довелось копаться в архивах. Там что ни утверждение, то обязательно и пример. Как у этого младшего командира. А наши начальники, не в обиду им будь сказано, отделываются голыми утверждениями – и ни одного факта, ни одного примера. Я сделал себе выписки… – Кочергин открыл ящик письменного стола, вынул большой блокнот, полистал его. – Вот характеристика на младшего лейтенанта Карпачинского. Слушайте! «Энергичен… Инициативен…

Дисциплинирован… Скромен в быту. Требователен к себе… Авторитетен…

Систематически работает над собой. В аморальных поступках не отмечен». И вывод… Слушайте вывод: «Занимаемой должности соответствует. Выдвижению не подлежит». Слово-то какое – «не подлежит». Почему же не подлежит, спрашивается? Оказывается, что дисциплинированный Карпачинский имеет за семь лет службы пять взысканий. Ну об этом мы поговорим особо, а сейчас… Что же нам предпринять сейчас?

Мне казалось, что прежде всего необходимо было выяснить, в какой степени эта четверка связана между собой, кто кого знает. За многолетнюю борьбу с вражеской агентурой мне приходилось сталкиваться с различной тактикой, с различными приемами конспирации. Бывали случаи, когда во вражеских формированиях, независимо от их количественного состава, один человек мог знать только одного или когда личное знакомство не выходило за пределы определенного звена; когда старший знал всю низовку или когда он не знал ее совершенно и был связан с ней через вербовщиков. Да и мало ли еще было вариантов! Иные формирования были так умно и хитро построены, так глубоко и тщательно законспирированы, что арест одного звена, даже двух, не давал возможности не только вскрыть и ликвидировать остальные звенья, но даже узнать, существуют они или нет. Рискованно идти на оперативное вмешательство преждевременно. Можно арестовать одного агента и – оказаться у оборванной нити. На Северном Кавказе произошел такой случай. Органы узнали, что один из работников морского порта собирает шпионскую информацию. Возник вопрос, для кого он делает это? Кому и как передает собранные сведения? Это было главным. А недостаточно опытные товарищи поторопились. Убедившись, что объект их внимания вышел с территории порта с секретными записями, они задержали его. Изъятые записки носили важный характер и являлись бесспорной уликой. Задержанный вынужден был признаться, что выполнял задания иностранного генштаба, в лапы которого попал в двадцатых годах.

Дальше он заявил, что все сведения в письменном виде относит в так называемый «почтовый ящик». Делает это раз-два в месяц, а то и реже.

«Почтовым ящиком» служит дупло старой акации на одном из городских бульваров. А кто вынимает его корреспонденцию из «почтового ящика», ему было неведомо. Вполне возможно, что он говорил правду. Длительная засада у «почтового ящика» ничего не дала.