– Папа! Шлюзы! – закричал он и почти скатился с лестницы, спеша добраться до механизма, который закрывал шлюзовые ворота канала рядом с мельничным колесом. Чтобы сдвинуть шестерни против мощного течения воды, им с отцом пришлось объединить усилия, но когда немцы затормозили перед сараем, река вскидывалась над плотиной метущимся потоком.

У Элиан тряслись руки, пока она запирала курятник. Сделав глубокий вдох, она вышла навстречу солдатам, давая отцу с Ивом дополнительные секунды, чтобы закончить начатое. Из джипа вышел генерал в сопровождении обер-лейтенанта Фарбера. Еще с полдюжины солдат выпрыгнули из грузовика, держа ружья наизготове.

– Добрый вечер, мадемуазель Мартен, – поприветствовал обер-лейтенант Фарбер. Он говорил спокойно, но взгляд у него был мрачный. – Месье, – обратился он к Гюставу и Иву, – мадам Мартен дома?

Лизетт появилась в дверях. Она успокаивала Бланш, которую напугал неожиданный сердитый рев реки после открытия шлюзов, а также звуки автомобильных тормозов и хлопающих дверок.

– Мадам Мартен, вы поедете с нами. – Офицер сделал шаг в ее сторону.

– Могу я узнать, в чем дело? – спокойно спросила Лизетт. Элиан едва удалось расслышать ее слова за шумом реки и бешеным стуком собственного сердца.

– А мы надеялись, что вы сможете рассказать нам, мадам. – Его слова звучали почти любезно и непринжденно, но сердитый взгляд генерала позади говорил совсем о другом.

– Элиан, – позвала Лизетт. – Пожалуйста, возьми Бланш и уложи ее спать.

Когда она подходила к джипу, Гюстав выступил вперед.

– Я тоже поеду.

Один из солдат поднял ружье, снял с предохранителя и навел на Гюстава. Лизетт вскрикнула.

– Опустите оружие, сержант. – Голос обер-лейтенанта был по-прежнему спокойным и рассудительным. – Месье Мартен, в настоящий момент это невозможно. Вы и ваш сын останетесь здесь. У нас… – он указал на группу солдат за ним, – есть здесь работа. Для всех будет лучше, если вы не станете препятствовать. Мы принимаем дополнительные меры, чтобы перекрыть возможные пункты переправы вдоль пограничной линии.

Солдаты стали выгружать из кузова мотки колючей проволоки.

– Но здесь невозможно перейти, вы же видите, – запротестовал Ив.

Генерал сердито взглянул на него и рявкнул что-то по-немецки, резко и злобно.

– Несмотря на это, – ответил обер-лейтенант Фарбер, – река здесь будет оцеплена. В конце концов, лишняя осторожность сейчас не помешает.

Гюстав, Ив и Элиан стояли и беспомощно смотрели, как джип устремляется вверх по дороге, увозя с собой Лизетт. Оставшиеся солдаты принялись вколачивать в берег реки столбы и протягивать жуткую на вид шипастую проволоку. Всхлипывания Бланш смешивались со звуками от их ударов и ревом реки.

* * *

В ту первую ночь, когда забрали Лизетт, Элиан, Гюстав и Ив, оставшиеся на мельнице, и думать не могли о сне.

В течение вечера Элиан пыталась успокоить Бланш и убаюкать ее пением, но девочка была напугана и капризничала, встревоженная тем, что забрали ее «маму», и тем, что стук молотков не прекращался и с наступлением темноты.

Наконец солдаты забрались в свой грузовик и он загрохотал вверх по дороге. Элиан осторожно отодвинула светонепроницаемую штору и выглянула наружу. Отец стоял с несчастным видом и осматривал берег реки, его сильные умелые руки бесцельно опустились. В лунном свете колючки на проволоке зловеще мерцали, посылая своим блеском сообщение об угрозе. Оно было понятно и без перевода: попытаешься перейти здесь – и тебя разрежут на кусочки.

* * *

Без Лизетт казалось, будто вырвали само сердце мельничного дома. Сердце же Элиан сжималось и испуганно колотилось при мысли о том, что сейчас может происходить с ее матерью. Где она? Что с ней сделают? Неужели кто-то видел, как она перевозит Франсин, Даниэля и Амели через неоккупированную зону к месту встречи с проводником? Теперь никому нельзя было доверять: соседи доносили на соседей по множеству причин – чтобы получить привилегии, свести старые счеты, защитить членов семьи или спасти собственную шкуру. Но если бы немцы точно знали, что плотину использовали для переправы, они бы арестовали и Гюстава, и, даже наверное, Ива.

Потом Элиан пришла в голову другая мысль, от которой ее затрясло от ужаса. А вдруг Франсин и остальных поймали и они выдали Лизетт гестапо, подумалось ей. Франсин бы точно не предала их, но вот Даниэль? Если бы он думал, что это спасет его жену и будущего ребенка, он бы, конечно, не смог молчать. А если их пытали?..

Это было невыносимо. И все-таки они должны были это вынести.

Стрелки кухонных часов ползли так мучительно медленно, что Элиан хотелось сорвать их со стены. Все, что она могла сделать, это присматривать за Гюставом, Ивом и Бланш, поддерживать их и оставаться сильной (именно этого хотела бы Лизетт). Эта мысль и внезапно представшее перед ее внутренним взором лицо матери – спокойное, доброе, улыбающееся – заставили Элиан взять себя в руки. Они должны были держаться ради Лизетт и сохранять отчаянную надежду, что скоро она к ним вернется.

* * *

Лизетт держали в штабе гестапо в Кастийоне три долгих ночи и три долгих дня. А потом свершилось чудо, о котором молилась вся семья.

На третий день после того, как Лизетт забрали, Элиан была в шато. Она оставила Бланш с Гюставом в надежде, что присмотр за малышкой отвлечет его и он перестанет сидеть за столом, взявшись за голову, в беспомощности и отчаянии.

Мадам Буан хватило одного взгляда на напряженное лицо и бледные щеки Элиан, чтобы настоять на том, что она сама справится на кухне, и отправить девушку на свежий воздух.

Вдали от давящей, томительной атмосферы мельницы – пусть всего лишь на час или два – Элиан заставила себя сосредоточиться на работе. Поднимая мотыгу, она немного утешилась, подумав о пчелах, которые занимались своими делами как обычно.

Оставаясь в саду, она успокаивалась, чувствовала, что ей дышится чуточку легче, пока она концентрируется на работе: пропалывает, поливает, ухаживает за любовно посаженными травами. Запахи чабреца, розмарина и мяты напоминали ей о целебных смесях Лизетт. И она вдруг поняла, что мать к ним вернется. Ощутила это всем своим существом. Это была уже не надежда – это была полная уверенность.

Она срезала увядшие бутоны роз, цепляющихся за стену у садовых ворот, когда ее напугал шум автомобиля. При виде серой военной формы у нее затряслись руки. Обер-лейтенант Фарбер высунулся из окошка машины и торопливым жестом подозвал ее.

Крепко сжимая в руках садовые ножницы, Элиан направилась ему на встречу. Двигатель джипа продолжал гудеть.

– Идемте со мной, мадемуазель. Не бойтесь. Вашу мать отпустили. Она в Кульяке. Я еду за ней.

Элиан помедлила, потом посмотрела ему в глаза. Она редко смотрела на него прямо, как и на всех остальных солдат. Но сейчас за мрачной военной формой она увидела, что у него открытое искреннее лицо, а глаза, почти такие же синие как у Жака Леметра, глядят с мягким сочувствием. Руки у нее все еще дрожали, но она отложила садовые ножницы и села на пассажирское сиденье. Она ясно сознавала, что именно этот автомобиль три дня назад увез Лизетт, и на мгновение похолодела от страха. Можно ли верить его словам или ее сейчас тоже берут под арест? Но выражение, которое она мельком заметила у него на лице, было таким честным и таким человечным, что она инстинктивно поняла: она ему верит.