Лизетт сидела на бортике фонтана в центре площади. Никто не знал, как она добралась туда из Кастийона. Она просто появилась, прихрамывая и не глядя по сторонам, прошла по площади к воде, плещущейся в каменном бассейне вокруг фонтана. Женщины, стоящие в очереди у пекарни за жалкими пайками хлеба для своих семей, настороженно наблюдали, бросая на нее косые взгляды. Стефани с пустой сумкой для покупок в руках зашептала что-то соседке.

Всегда аккуратная коса Лизетт распустилась, одежда была в беспорядке. Хотя снаружи не было заметно никаких следов физических травм, все в Лизетт казалось сломанным. Она зачерпнула руками немного воды и умыла лицо.

Тут одна из женщин оставила свое место в очереди и направилась к ней. Она села рядом с Лизетт и протянула ей потрепанный носовой платок, а потом взяла ее руки в свои и зашептала слова утешения и ободрения. Когда на площадь въехал джип, женщина поспешно встала. Заметив Элиан, она, казалось, испытала облегчение.

– Посмотри, Лизетт, – уговаривала она. – Твоя дочь приехала за тобой.

Но Лизетт так и сидела, безучастно глядя на воду, искрящуюся в тех местах, где солнечные лучи играли с капельками, каскадом падающими вниз. Элиан обняла ее.

– Мама, – прошептала она. – Я здесь. Возвращайся. Они забрали тебя. Но теперь ты можешь вернуться домой.

Взгляд Лизетт медленно сосредоточился на Элиан, она подняла руку и дотронулась пальцами до щеки дочери. Все еще ничего не говоря, она кивнула, едва заметно, и позволила Элиан помочь ей доковылять до джипа. Они сели рядом на заднем сиденье. Элиан крепко обняла мать одной рукой, как будто это могло снова влить в нее силу и жизнь, но Лизетт вскрикнула и дернулась от боли, и Элиан быстро ослабила объятие.

Обер-лейтенант Фарбер, все это время остававшийся на водительском сиденье, завел мотор и повез их с площади в сторону дома. Когда они проезжали мимо очереди у пекарни, Стефани обернулась им вслед. «К некоторым особое отношение», – заметила она достаточно громко, чтобы все услышали. Большинство женщин не обратили на нее внимания, но одна или две неодобрительно поджали губы и закивали.

Когда обер-лейтенант высадил их у мельницы, Гюстав, услышав звуки мотора, подошел к двери. Нежно и мягко он обхватил Лизетт и долго не отпускал, стоя у проволоки, одевшей речной берег в шипы. Элиан увела Бланш в дом и принялась нагревать воду, чтобы набрать ванну для матери.

Только вымывшись и переодевшись в чистые вещи, которые вынула для нее Элиан, Лизетт начала душой возвращаться к ним. Она взяла Бланш на колени; Гюстав поцеловал ее влажные волосы, а потом стал мягко расчесывать спутавшиеся места. Бланш обхватила своими маленькими ручками ее лицо и поцеловала в щеку. Когда Лизетт обняла девочку, а любовь родных начала пропитывать все ее существо, ее глаза стали оживать, а на лице вновь появилась краска.

– Хочешь поговорить о том, что было? – спросил Гюстав позже вечером, когда Бланш уложили в постель, а Ив ушел закрывать мельницу на ночь. Элиан, убиравшая со стола ужин, к которому мать едва притронулась, застыла на месте.

На миг замявшись, Лизетт зарыдала, это были беззвучные слезы отчаяния. Когда она заговорила, ее голос был тихим, надламывающимся на некоторых словах:

– В соседней комнате избивали мальчика. Я слышала его крики. Я все время думала – это мог бы быть Ив. Я хотела, чтобы эти звуки прекратились. Но когда они прекратились, тишина оказалась еще ужаснее.

У Элиан по лицу текли слезы, пока она смотрела на мать. Она не желала двигаться, боясь, что Лизетт снова замолчит.

– А с тобой? – прошептал Гюстав. – Что они делали с тобой?

Она покачала головой, а затем взглянула на него, выражение у нее было решительно-непокорное.

– Ничего, Гюстав. Потому что я не позволила им. Что бы они ни делали, это не могло задеть меня. Понимаешь, я решила, что я не там в этой серой комнате. А здесь, на мельнице, с тобой.

После этого зарыдал и Гюстав, а Лизетт обнимала и укачивала его, успокаивая, как ребенка. Когда слез больше не осталось, она улыбнулась им обоим.

– Но знаете что? Они спаслись. Франсин, Амели и Даниэль. И другие тоже. Это было ясно по вопросам гестапо. В конце концов им пришлось принять мою версию. Ведь грузовик обыскивали и по пути туда, и по пути обратно. И он был пустой. Потом они отправили полицию поговорить с мадам Деклан. Она подтвердила, что я навещала ее в воскресенье вечером, и показала лекарства, которые я ей оставила. Им пришлось меня отпустить.

Закрыв на ночь мельницу, Ив вернулся. Когда Лизетт обернулась к нему, ее глаза вдруг засияли так же ярко, как прежде. Женщина, которую они так горячо любили, снова была с ними!

– Они спаслись, Ив! Они все спаслись.

Кажется, это называется диссоциацией, когда ты мысленно переносишься в другое место, чтобы вынести невыносимое. Именно это Лизетт удалось сделать в течение тех трех дней и ночей невыразимого ужаса, когда ее допрашивали гестаповцы. Сара сказала, у Лизетт получилось отстраниться от того, что с ней делали, представить, что она в другом месте, вырваться за пределы серых стен и перенестись к любящей атмосфере на мельнице. Вот это сила характера. «Устойчивость» – еще одно слово, которое часто используют психотерапевты. Вам нужно повышать психологическую устойчивость, говорят они. Вот только одним это дается проще, чем другим. Думаю, Лизетт – хороший пример.

Я тоже так иногда делала, отстранялась от собственного тела. В постели, с Заком. Сначала наши занятия любовью представляли собой пьянящую смесь из нежности и пылкости. Но потом они изменились: стали чем-то злым, гнетущим, совсем без любви. В такие моменты мой разум покидал тело и я представляла себя где-то в другом месте – где угодно, но не там, с ним.

Я ощущала его потребность подавлять, властвовать, контролировать. Он проявлял любовь и заботу, а потом отбирал их, пока я не стала растерянной и напуганной. Я все время была настороже, не могла расслабиться ни на секунду, ждала следующей гневной вспышки или едкого замечания, или взгляда в мою сторону, от которого я застывала на месте, зная, что любое следующее слово или действие вызовет его гнев.

Когда я начала учиться в Открытом университете, я перестала так сильно ощущать свое заточение. Мне было куда пойти, пусть даже по большей части все еще только мысленно. Я получала диплом по английскому языку и литературе, так что, хотя я выбиралась из квартиры все реже и реже, заказывая книги и обучаясь онлайн, писатели вроде Чарльза Диккенса, Джейн Остин и Джорджа Элиота помогали мне сбежать в другие миры. Я получала хорошие оценки за сочинения и мало-помалу начала верить, что в конце, возможно, смогу получить хороший диплом.

Иногда нужно было посещать семинары. Я могла бы делать это онлайн, но для меня они были возможностью сбежать на вечер-другой, и я сказала Заку, что посещение обязательно. Еще одна ложь. Еще один крохотный акт сопротивления. К тому времени выходить из квартиры одной было для меня пугающим испытанием, но я знала, что должна стараться. Но после, когда остальные из группы (все они казались дружелюбными) предлагали пойти выпить кофе, я находила какую-нибудь отговорку и спешила домой. Я знала, что Зак смотрит на часы и проверяет мое местоположение на своем телефоне. Любое необъясненное промедление не сулило бы мне ничего хорошего.