Ко дню свадьбы Рози уже достаточно пришла в себя, чтобы яростно воспротивиться попытке вплести цветы ей в волосы. Тетушка поспорила с ней на этот счет. Катриона отлучилась куда-то вместе с Флорой, обсуждая еду и тревожась, что той окажется недостаточно (как отважилась указать ей Флора, еды хватило бы, чтобы трижды накормить всю Двуколку).

– У меня все равно слишком мало волос, чтобы втыкать в них цветы! – пылко заявила Рози.

Это, пожалуй, было не вполне верно: она обросла чуть сильнее, чем когда впервые обкорнала себе кудри в возрасте четырех лет. Но ненамного. Когда что-либо приводило ее в волнение и она ерошила волосы, они по-прежнему вставали вокруг головы пушистым ореолом. И все еще заметно вились, хотя им не хватало длины, чтобы завернуться локонами, как им явно хотелось.

– Я заключу с тобой сделку, – предложила Тетушка, минутку поразмыслив. – Тебе полагалось бы полностью убрать голову цветами – помнишь, как Сура на свадьбе Гарли в прошлом году? – но я только немножко украшу тебя… э-э-э… венцом. Подойдет?

«Именно этого мне и не хватало, – думала она между тем. – Еще одно дело на последнюю минуту. Как жаль, что у меня не шесть рук».

Рози, далеко не дурочка, понимала, что ее обошли и что Тетушке и без того есть чем заняться, и подумала о Катрионе, которой, скорее всего, хотелось бы, чтобы ее подружка вплела в волосы цветы. Она вспомнила головной убор Суры – та выглядела словно ходячий куст, и Рози тогда едва не прыснула.

– Хм. – «Ради Катрионы», – напомнила она себе. – Хм. Я доделаю за тебя ленты на воротах.

– Спасибо, – вздохнула Тетушка.

Ленты на свадебных воротах в большей части страны служили лишь украшением, но в Двуколке по-прежнему относились к ним серьезно – возможно, потому, что ее из-за климата наводняли маревки, которых эти ленты успешно сбивали с толку. Более плотных озорных духов приходилось отпугивать от важных обрядов кистями и ветками.

Венец подходил Рози – венец на нее и надели. Катриона, позволившая успокоить себя несколькими тоннами еды, разложенной на столах как внутри, так и снаружи трактира (и Тетушка, и предсказатель погоды обещали хороший день даже без магического вмешательства), полагала, что ее мысли полностью заняты подготовкой к свадьбе с Бардером. Но вид Рози, в маленьком цветочном венце, платье с надставленным подолом и старых ботинках, ее поразил. В ней было достоинство, которого Катриона не видела прежде. Складывалось оно (Катриона об этом не знала) из новизны ее увеличившегося роста, первого взгляда в темные глубины того, что значит быть человеком, и решимости вести себя как подобает на свадьбе той, кого она любила больше всех на свете, а это исключало (она, конечно, оценила Тетушкину уступку) возможность сорвать с головы и растоптать дурацкий венок. Именно последнее и побуждало ее держаться прямо и гордо. Она казалась исполненной достоинства.

В доме колесного мастера Рози получила собственную комнату. В Тетушкином домике они все спали в одном конце длинного чердака, а разнообразные припасы, как волшебные, так и обычные, свисающие с потолка или аккуратно сложенные и убранные на полки или в штабеля по углам, занимали остальное пространство. Обзавестись собственной комнатой, конечно, приятно. Но вот что с ней делать?

Это было небольшое помещение в уголке крыла, обращенного в сторону общинных земель позади деревни. Окно выходило на сарай, где обитали застенчивая Ромашка, настороженная Чертовка и десяток хандрящих кур. Их тонкая чувствительность была оскорблена переездом, и теперь они отказывались нестись. Стоя на коленях у окна, Рози видела Флинкса, лежащего на крыше сарая, – выпуклую тень на плоской темной крыше. Она сомневалась, переберется ли Флинкс в деревню вместе с ними, хотя давно уже выяснила, что в любой важной ситуации, затрагивающей Катриону, обнаруживался и Флинкс, затаившийся где-нибудь в сторонке и притворяющийся, будто размышляет о чем-то стороннем.

В настоящее время Флинкс, повстречавшийся (кратко) с собакой тележного мастера, Зогдобом, выказывал явное предпочтение возвышенностям. Вместе с ним на крыше расположились еще несколько деревенских кошек. Все они присутствовали на свадьбе, проявив необычную для кошек благопристойность, – впрочем, все они были расположены к Катрионе. (Кошки ошивались у храмов и жилищ священников, если только те их не прогоняли. Религия священников привлекала кошек: они одалживали какие-то ее части, чтобы включить в собственные представления о предзнаменованиях и метафизике.) Свадьбу они обсуждали в бессвязном и солипсическом ключе, но у Рози складывалось впечатление, что некоторые из самых глупых замечаний звучат исключительно для нее, и она перестала слушать.

Она развернулась, села на пол, опершись плечами на подоконник, и окинула взглядом свою новую комнату. В отличие от темных грубых досок, которыми был обшит чердак (к ним никогда не приближались вплотную из-за крутых скатов крыши), свежевыбеленные стены как будто чего-то ждали, словно собравшиеся слушатели, а у Рози было слишком мало пожитков, чтобы занять ими пространство. Она гадала, кому лорд Прен отдаст их домик. Кто будет спать на чердаке, готовить на очаге? Скоро ли они научатся следить за тем, чтобы крюк над огнем, когда на нем висит полный котел, покачивался мягко, а не забрызгивал пол и голени незадачливого повара кипящей похлебкой или обжигающим рагу? Даже Тетушка не нашла заклятия на этот случай.

– Железо на железе – это слишком трудно, – пояснила она. – Будь это вопросом жизни и смерти, я бы что-нибудь придумала, а так как-нибудь обойдемся.

После того как Рози показали предназначенную для нее сверкающую чистотой комнату, она ненадолго задумалась, не стоит ли заявить, что она боится темноты, чтобы не пришлось жить тут в одиночестве. Вот только никто ей не поверил бы. А после безмолвного эха последних недель, твердившего, что она вовсе не та, кем всегда себя считала, ей не хватало духу на намеренное притворство. Кроме того, она не то чтобы хотела делить комнату с Тетушкой – ее просто тревожило то, как сильно все меняется.

Ромашка утешила ее, что все еще обернется к лучшему, но Ромашка всегда так говорила по любому поводу, и к тому же она была в тягости, а это делало ее сентиментальной. Чертовка, также стельная, была настроена не так жизнерадостно, но ее всегда приводили в уныние предстоящие роды: она верила, что схватки обязательно призовут волков. Куры только и сказали, что пыль совершенно не та, и жучки совершенно не те, и форма курятника совершенно не та – и как, по мнению людей, они вообще могут нестись в подобных условиях?

Рози снова развернулась и, опершись локтями о подоконник, уставилась в ночь. Из ее нового окна даже небо выглядело иначе, хотя (как она предполагала) это было то же самое небо. Другие кошки ушли, а Флинкс перебрался чуть ближе к окну спальни, которую Катриона теперь делила с Бардером. Луна этой ночью была полной (жениться в полнолуние считалось хорошей приметой), а небо усеивали яркие звезды. Обычный для Двуколки стелющийся туман до второго этажа не поднимался.

Тетушка, Катриона и Рози сегодня ночью впервые спали в доме колесного мастера. Все втроем, а теперь уже вчетвером, если считать Бардера (точнее, даже впятером, поскольку у Джоба был собственный закуток в углу, между домом и лавкой), и она предполагала, что вскоре их станет еще больше, когда у Бардера с Катрионой родятся дети. А завтра к ним привезут еще и постоялицу с детской магией – до сих пор Тетушка собственными чарами помогала семье ее контролировать, но обещала взять девочку к себе, как только пройдет свадьба. Было поздно. Рози устала, но не была готова ложиться спать, опасаясь, что теперь, когда она и впрямь очутилась в незнакомом месте, опять проснется и не поймет, где находится.