девочку с косицами. Да еще резвились с банными криками загорелые мальчишки, и посреди пруда застыла лодка с мужчиной и женщиной на борту. Ее пассажиры были тоже недвижимы, словно кто-то посадил две куклы и так оставил судно на застывшей глади. При моем появлении тучная женщина прервала свое занятие и уставилась на меня, словно ей явился святой мученик. Девочка застенчиво скособочилась и засунула палец в рот.

Я потрогал водичку рукой и лег на траву. Вода была теплой, густой, и на благодать от нее нечего было рассчитывать.

Дремота разморила пуще, я встал, отряхнулся и пошел на платформу, продолжая поиски панацеи.

В такие минуты я всегда испытывал к себе омерзение, к своим вялым мышцам и к тяжелой отупевшей голове. А мир вокруг казался враждебным, каким-то колючим, полным скрытых ловушек.

На подступах к платформе глуховатые и якобы непонятливые старушки торговали редиской и луком. Они мочили редиску в ведре, и та воскресала из тлена, становясь на вид тугой и глянцевитой. Ее бока нежно и молодо рдели, а носик снежно белел, вызывая в ушах представление о сочном хрусте. Такой она, вероятно, выглядела для остальных, эта редиска, — заманчиво вкусной.

Я приобрел один пучок, выполняя долг перед организмом. На самом деле редиска была вялой, как вата, и ядовито-горькой.

Я стоял, утопая подошвами в шелковой пыли, долго механически жевал редиску и смотрел на платформу. Там притягательно синел свежей краской аптечный киоск, но редиске не было конца.

Покончив с проформой, изображающей завтрак, я отбросил ботву под забор, в полынь и, не сводя глаз с киоска, направился к платформе. А навстречу мне катила мощная волна, людское цунами.

Это с ревом прилетела электричка и точно окатила платформу потоком людей. Дело шло к вечеру, и народ возвращался с работы.

Я прокладывал путь через толпу, глядя поверх голов на киоск, борясь со встречным напором. Наконец волна схлынула, освободила русло для нового девятого вала. И теперь только шел по платформе одиноко хозяйский зять Андрюша.

Солнце, раздувшись докрасна, уже сидело на острых макушках сосен, за спиной Андрея, и потому казалось, будто парень идет на ходулях, такая у него была длинноногая тень. И еще казалось, будто он идет в темных очках. Но это могло провести лишь невежду. Я-то издали понял, что зять балерины схлопотал второй синяк. Точно за тем и ездил в Москву — за вторым фонарем для полной пары. Не человек — автомобиль. Новенький синяк назрел уже спелым соком, был заметен за полсотни шагов, бросался вызывающе в глаза. И, вероятно, проступил немедля, словно его обработали проявителем.

Мы поравнялись, и Андрюша взглянул на меня коброй.

— Это же очень плохо? Злоупотреблять? — спросил он, даже не здороваясь.

— Конечно, плохо. В любом случае.

Я ждал разъяснений, но он повернулся и пошел дальше, видно считая дискуссию исчерпанной. Настолько дорожил он словом, отпустил по лимиту — и будь здоров.

В киоске водился один цитрамон. Я заплатил за пачку и проглотил таблетку тут же насухо, не отходя. Таблетка была диаметром с двухкопеечную монету и поначалу застряла где-то на полпути. Я постучал по груди, и тогда она провалилась в желудок, как в таксофон.

— Грипп? — спросила продавщица.

— Нечто вроде.

— Если продуло в электричке, не спасет никакой цитрамон. Тут радикальное средство — беленькая с перцем. Только чтобы он не осел, перец, — дала совет продавщица. — Пейте сразу, пока он во взвешенном виде, на плаву.

Она невольно угодила в рану, разбередила ее.

— Спасибочки, — сказал я, кривясь.

— Рюмка с перцем, — напомнила она, и, уходя, я слышал, как она звонко щелкнула пальцами, выражая одобрение этому средству.

По дороге я зашел на почту и написал жене:

«Дорогая! Я жив и здоров. Работаю не покладая рук, так и передай коллегам. Если встретишь, разумеется, ненароком. За подарок спасибо. Выпил за твое здоровье! Только ты не беспокойся. Здесь имеется все». И под словом «все» провел четыре жирные черты.

Я выбежал из душной почты на крыльцо, и тут моей выдержке пришел конец.

Даже самый паршивый местный вермут, от которого несет лесными клопами, казался мне сейчас чудеснейшим бальзамом на свете. Он был само божественное благоухание, он был неземной музыкой. Да, черт возьми, он сулил простую человеческую благодать, когда всего-навсего не болит голова. А этого разве мало?

«Проклятье, дожил, — подумал я, — не могу себе позволить рюмку, до чего дошло. И угораздило меня связаться с этим фельетоном. Сидел бы сейчас дома, писал передачи для домохозяек и в ус не дул: закончил рабочий день и пей без всяких забот.

Ну это слишком. Ну, это я перегнул. Хочешь выпить рюмку, выпей, но не святотатствуй. Компромиссы придуманы для таких, как ты».

Я свернул к ларьку и попросил стаканчик того самого местного вермута, который пахнет лесными клопами.

— На разлив не продаем, — отрезала продавщица. Видит бог, я не хотел этого, но пришлось купить бутылку целиком.

Возвращаясь, я увидел Женю. Она стояла у калитки, в ногах у нее лежал Пират, бил хвостом о песок. Женя ждала кого-то, сделав из ладошки козырек. Солнце давно исчезло, но, видно, так ей казалось надежнее — смотреть из-под ладошки вдаль.

Я собирался было проскользнуть в калитку, пряча бутылку за спиной. Но Женя вдруг заступила дорогу.

— Не думайте плохо о муже. Эти синяки совсем другие, не те, как вы считаете, наверно. И первый тот. И второй. И те, что были раньше, — сказала она горячо и собой заслонила калитку, будто предложила выбор: или верь, или полезай через забор где-нибудь с черного хода в противном случае.

— Значит, это событие надо толковать таким образом: он всего лишь каждый раз суется не в свое дело. Не так ли? — предположил я, словно ученик, пытающийся выведать у экзаменатора правильный ответ.

— Вот именно, — подтвердила она, и вместо того, чтобы радоваться взаимопониманию, вдруг загрустила.

Она посторонилась и тем самым зашла с фланга, едва не застав меня врасплох, я вовремя перекинул бутылку из руки в руку.

— Он и со мной познакомился через синяк, — призналась она с тоской. — Мы с братом были на пляже. Дурачились, обсыпали друг друга песком. А ему, Андрею, почудилось, будто брат относится ко мне без… почтения, в общем. Ну он и вылез из воды. А у брата разговор короток, развернулся да и мигом отштамповал Андрюше синяк. Как на производстве. Пришлось ставить холодный компресс из галек. Выкопаешь из песка поглубже и под глаз. С этого все и началось. Жалко его стало из-за синяка. А сколько их было с тех пор, не сочтешь. Прямо