потешались». А сам веселый такой. «Я, — говорит, — и сам не прочь посмеяться над собой, да знаете, какой подозрительный народ, эти пациенты?.. Хирург может быть всяким, но только не смешным. Неуклюжий хирург, хирург-клоун… Нет, ему жизнь не доверят…» «Не бойтесь, — говорю, — это останется во мне». А он: «Спасибо, я вам верю. Вы хороший человек, так и хочется сделать вам что-то приятное. Что-то на память о нашей встрече. Но подарок женщине для меня прямо беда, не знаешь как угадать… то или не то… Не обижайтесь, купите сами, на собственный вкус». И кладет конверт, как помню, на журнал «Физкультура и спорт». Грешна, не удержалась, заглянула в конверт, а там все те же пятерки и трешки… Как теперь я понимаю, он хотел сделать меня свой соучастницей. Но я отказалась. «Ни за что», — говорю.

Казалось, хвост хищника, сильный и гибкий, уже был в моих руках. Но только казалось. Я-то знал, как скользок этот хвост. А вывернется — врежет тебе бумерангом в лоб. И… слава богу. Я знал и другое: бывало, сколотившись в шайку, подонки оговаривали честных людей… Словом, подошел черед встречи с моим возможным героем. Я позвонил, и Зипунов охотно согласился на встречу.

— Когда… когда… — Он умолк, наверно, листал календарь. — К сожалению, на этой неделе у меня расписана каждая минута… А если прямо сейчас? Совершенно незапланированная пауза… Можете? Вот и чудно!.. Приезжайте. Отделение хирургии… Герой, как говорится, на трудовом посту. Кажется, вы, журналисты, это любите? Я угадал?

Он был настроен игриво, ему явно мнился очередной панегирик. Я подтвердил: да, мы — такой народ, нам подавай героя не иначе как со скальпелем в руках или в кабине портального крана, — и через двадцать минут уже воочию зрел своего недавнего телефонного визави.

Зипунов и внешне соответствовал образу модного врача, этакий барин с насмешливо-холодным взглядом. Под белым безукоризненно отглаженным халатом угадывалось стальное тело теннисиста. Однако в складках острого лица и серых глазах залегла многолетняя усталость. Он и сейчас жил своей работой, с которой его связывала вторая матово-стеклянная дверь. За дверью слышались голоса, позвякивал медицинский инструмент. Говоря со мной, хирург то и дело поводил тонким почти прозрачным ухом, непроизвольно прислушивался к тому, что происходило по ту сторону двери.

А встретил он меня, стоя у письменного стола, будто заранее подготовил эту позу, и первые секунды, точно легкими прикосновениями пальцев, ощупывал взглядом мое лицо.

— И. Доброзловский? — осведомился Зипунов, словно выстрелил в упор.

Он назвал псевдоним, которым я когда-то подписывал свои воскресные фельетоны. Из него я секрета не делал, однако и не распространялся особо о том, кто получает за «И. Доброзловского» гонорар, знали только в нашей газете, ну и, может, с дюжину журналистов, сующих повсюду нос. Но все они остались в Москве.

— Прошу. — Хирург указал на стул, наслаждаясь выражением моего лица и, сам, показывая пример, сел за письменный стол, на свое привычное место. — Итак, что вас интересует? Беру ли я взятки? Ну, судя по всему, в этом у вас нет сомнений. Тогда — почему? Что меня толкнуло? Отвечаю: бедное детство, зависть к ребятам из обеспеченных семей. Уже тогда решил: вырасту, буду зарабатывать деньги и куплю себе все, что у них. Даже больше, пусть завидуют они. Постепенно это превратилось в спорт или, если хотите, в порок. Теперь мне мало просто дачи, просто машины. Я хочу лучшую дачу и лучший автомобиль. Но они, разумеется, стоят денег, которых у тебя нет, хоть ты и гордость областной медицины. Но где их взять? Ну, конечно, у твоих пациентов.

— А клятва Гиппократа? — как мне показалось, жалко пискнул я.

— При чем тут клятва? Разве я единственный в городе — да что там, в больнице хирург? Разве я отказываю в помощи? Но почему все ко мне? Не к другим? Почему именно меня средь ночи вытаскивают из теплой постели, и я беру в руки скальпель, когда коллеги смотрят сладкие сны? Ага, тяжелый случай? Но чаще не он. «Хочу к Зипунову… Всех не может?.. Это их личное дело — мне давай его и только его!» Ах, ты требуешь привилегий?! Но за них следует платить. И платят, а я беру… Ну как? Думаю, материал для проблемной статьи. Наверное, так у вас говорят… Впрочем, ваш жанр фельетон? Значит, для проблемного фельетона. Однако вам придется поискать иного героя. Я не гожусь.

— Вы скромничаете, — возразил я, стараясь перехватить инициативу.

— Да, я человек не гордый, — подтвердил он всерьез, — могу, сделав вид, будто и впрямь вы не поняли ничего, растолковать вам, будто малому дитя, на пальцах. Во-первых: у вас нет улик. А во-вторых… Вы попросту оставите мою особу в покое. Иначе я познакомлю кое-кого с вашим вторым лицом. Сорву, как говорят, маску!.. У вас-то, Василий Степанович, тоже имеется порок. Вы пьете, голубчик!

— В меру!.. И в торжественных случаях, — уточнил я после, надеюсь, неприметной заминки.

— Значит, ваша жизнь — сплошной праздник! Завидую вам! И ценю ваш юмор. «В меру!» Впрочем, на то вы и «И. Доброзловский!» Кстати, вопрос: как он оказался здесь? Почему способный журналист уходит из солидной столичной газеты, меняет Москву на заштатный всего лишь областной центр? Учтите: я знаю ответ.

— Поздравляю, — сыронизировал я, храбрясь. — И, как врача, он, наверное, вас озадачил. Еще бы, человеку ради здоровья рекомендуют сменить климат, и этот человек вдруг следует совету ваших коллег. Удивительно, правда? Я говорю о своей жене. Ну, а лично для меня, журналиста, переезд не имел существенного значения. Провинция тот же фронт.

— Разумеется. И «И. Доброзловский» мог бы слать фельетоны и со здешней передовой. Только вместо этого он вдруг совершенно исчез, не пишет. И в то же время журналист Василий Степанович Пономарев устроился на местном телевидении и теперь потешает домашних хозяек. Фельетоны в нашей газете не в счет. Они так же беззубы, как и его передачи.

— А как же этот фельетон? Тоже беззуб? — Я попытался изобразить усмешку.

— Он не будет написан, И вы это заранее знали. А что касается вашей жены, она пышет здоровьем. Все дело в подпольных запоях, которые вы маскировали: отгулы, творческий отпуск за свой счет, прочие уловки, к которым, между прочим, вы прибегаете и здесь. Но, видно, кто-то что-то почуял, и не мудрено, скрывать в воде такие концы не так-то просто. Вот вы и задали стрекача, пока не поздно. Может, я не совсем точен, но только в мелочах, а в целом, думаю…

Что он еще думает, я так и не узнал, хотя догадывался, — его перебила медсестра.

— Геннадий Егорович,