– Всюду инфекция, вам этого не понять, молодой человек. Вот разовьется келоид – никакой хирург не поможет, и будете мучиться всю жизнь. Никаких дальних поездок по железной дороге, и думать об этом забудьте!

И тут опять как черт из табакерки внезапно появляется известный жандарм.

– Желаю здравствовать, Александр Павлович, вижу, что состояние ваше все лучше и лучше, – на этот раз Агеев был подчеркнуто бодр, энергичен и любезен. – А я привез вам свежие новости!

– И вам всех благ, любезный Сергей Семенович, – подчеркнуто вежливо ответил я. – Позвольте узнать какие, хорошие или плохие?

– Хорошие, всенепременно хорошие, – продолжал, улыбаясь, ротмистр. – Следствие наше вполне закончено, преступник изобличен и даже сознался!

– И кто же он? – удивился я благоприятному исходу, уже приготовившись к худшему, вроде жандармского поста у двери и суда с последующим долечиванием в тюремной больнице до придания будущему каторжнику товарного вида.

– Именно тот, кого я предполагал ранее, далее я просто отрабатывал и отвергал остальные версии, чтобы не было вопросов в тщательности расследования, а все сразу же сходилось на капитане Вайсмане. Просто для изобличения его было недостаточно улик, да и тело потерпевшего было не опознано в силу естественных обстоятельств – практически полного уничтожения тела, эксперт мог только сказать, что с большой вероятностью это мужчина (сохранились и фрагменты костей таза). Потом мы нашли свидетеля, что Вайсман, выйдя из аптеки Циммера, не пошел прямо по улице, а свернул в проулок. Потом, чего свидетель, конечно, не мог видеть, Вайсман увидел, что в лаборатории горит лампа, пролез через заготовленный лаз, взвел часовой механизм заранее заложенной бомбы и был таков.

– А какой мотив убивать Генриха? – я решил прояснить дело до конца, раз уж я сам чуть-чуть не стал обвиняемым.

– Я предположил два возможных мотива: первый – остановить ваши работы по созданию новой взрывчатки, второй – убрать Генриха после того, как он отказался работать на германскую разведку.

– И какой же правильный? – поинтересовался я.

– Практически оба. Вайсману было дано задание внедриться в лабораторию, так как прошла информация о вашем интересе к анилиновым красителям, до настоящего времени бывшим почти исключительно под контролем Германии. Вайсман по образованию химик, но давно работает в разведывательной службе, считается там перспективным сотрудником, так как имеет способность к языкам и перевоплощению, проходил для этого специальную подготовку. Вы не поверите, даже у театральных актеров обучался мимике, переодеванию и гримированию, то есть способности полностью менять свой облик.

– Да, я знаю, что он быстро втерся в доверие Генриху, как же, коллега, земляк, трудолюбивый и скромный, – подтвердил я.

– Вот то-то и оно, – продолжил ротмистр, – но вы в какой-то мере сами виноваты в том, что привлекли к себе внимание германской разведывательной службы.

– Как? – удивился я. – Мы же мирными делами занимались.

– До определенного момента, пока не открыли, что ваш краситель – взрывчатка нового типа, – пояснил Агеев. – Вот тут Вайсман доложил своему руководству о том, что известное уже тридцать лет вещество можно применить с другой целью. А потом вы прямо написали в заявке на привилегию, что ваше вещество можно использовать в горно-взрывном и строительном деле. Испытания германских артиллеристов подтвердили это, и теперь немцы готовятся выпускать тринитротолуол промышленно для снаряжения снарядов высокой взрывной мощности. Хотя были некоторые трудности с детонацией боеприпаса, уж очень устойчивым он оказался к подрыву, поэтому сначала немцы хотели отказаться от дальнейших работ по этой взрывчатке. Вот я хочу узнать, а как вы справились с этими трудностями по подрыву?

– Случайно, – я постарался представить жандарму свое «послезнание», нарядив его в вымышленные одежды, так как знал, что рано или поздно меня об этом спросят, не жандарм, так взрывотехники в Академии, и подготовил правдоподобную легенду. – Как вы знаете, сначала мы подожгли часть вещества и убедились, что оно горит. Но Генрих предположил, что, благодаря насыщению азотом, вещество должно взрываться, и мы использовали обычный капсюль для подрыва. После этого мы подали привилегию на использование вещества в качестве красителя и в горном деле для проходческих работ.

– Что-то вроде этого рассказал и Вайсман, когда поделился с нами результатами германских артиллеристов.

– Так добровольно и поделился? – выразил я сомнение. – Как вам удалось такое…

– Исключительно добрым словом, – продолжил жандарм. – Когда наши люди в Берлине напомнили капитану об ответственности за убийство подданного нашей Империи, нелегальном проникновении под чужим именем на российскую территорию и кражи государственных секретов, он многим с нами поделился и, надеюсь, еще поделится. Я не хочу, чтобы вы подумали, что это было слишком легко, но и подробно говорить об этом трудном деле не имею права.

– Так он пытался завербовать Генриха, – не унимался я. – Но на чем он мог заставить его совершить предательство?

– Немцы рассчитывали, что Генрих фон Циммер соблазнится деньгами и баронским титулом. Дело в том, что Вайсман рассказал Генриху, что старший брат его умер, а средний пропал без вести более года назад, поэтому он теперь, как старший по мужской линии, – прусский барон фон Циммер, – объяснил Агеев. – А подорожная до Кенигсберга у него уже была получена. Но Генрих решил остаться российским подданным, за что Вайсман, опасаясь разоблачения, его и убил. Но хватит про шпионов, давайте перейдем к испытаниям в Академии. Дело ваше переходит в разряд секретных, и поэтому никого, кроме поименованных в списке, посвящать в детали нельзя, особенно родственников, – жандарм достал очередной листок из своего портфеля, – для их же безопасности. Прочтите и распишитесь.

– Я не вижу здесь имени профессора Менделеева, значит, вам не удалось с ним договориться, – разочарованно произнес я. – Дмитрий Иванович не согласился?

– Не совсем так, сейчас Дмитрий Иванович уволился из университета и собирается в поездку во Францию и Британию, как раз по вопросам производства порохов и других взрывчатых веществ, поскольку адмирал Чихачев предложил ему место консультанта Научно-технической лаборатории Морского министерства. Он ознакомился с вашим изобретением и признал его перспективным, – подтвердил ротмистр. – Дмитрий Иванович ответил на наше обращение, что проблем с синтезом данного вещества быть не должно, скорее там возникнут взрывотехнические вопросы, но это оговорим после. По нашему ходатайству, учитывая государственную важность вопроса, профессор проконсультировал химиков Михайловской академии, – продолжил Агеев, – и подготовка необходимого количества вещества уже начата. По возвращении из командировки в августе профессор может встретиться с вами, тем более ваш лечащий врач сказал, что до этого времени вы в достаточной мере еще не окрепнете.

Опять потянулись больничные дни. Конечно, время терпит, ведь синтез тротила в лаборатории Академии займет два-три месяца, и за это время Менделеев съездит в командировку[46]. Я читал книги и журналы, которые приносил дед или привозили его люди вместе с обеденными судками. Еды было столько, что ее оставалось на половину отделения. Сейчас здесь лечилось около двадцати человек с тяжелыми ожогами, которых пользовал Леонтий Матвеевич. Мое состояние улучшалось: на голове вырос короткий «ежик» темных волос с заметной проседью, такими же были короткая бородка и усы. Наконец, мне разрешили посмотреть на себя в нормальное зеркало, а не в отражение на никелированном плоском боку медицинского прибора. Из зеркала на меня глянуло лицо человека неопределенного возраста, которому можно было дать от тридцати до сорока пяти лет.