На предварительных слушаниях в июне, когда лорда верховного судью отстранили от должности, Фрэнсис был не столь мягок; но то, что он относился с уважением к своему бывшему сопернику, явствует из пассажа, который он написал во время долгих каникул в «Предложениях по усовершенствованию законов Англии»: «Если бы не отчеты сэра Эдварда Коука, — которые, возможно, содержат ошибки и некоторые выводы в них слишком категоричны и юридически не обоснованы, тем не менее есть и правильные решения и постановления по судебным делам, — то наше нынешнее законодательство уподобилось бы судну без балласта».

Возможно, была и еще одна причина снисходительности, которую Фрэнсис проявил в октябре, на него произвело сильное впечатление поведение супруги Коука, леди Хаттон, которая, как писал Чемберлен, решительно встала на сторону супруга и «горячо доказывала его правоту перед членами тайного совета, чем стяжала себе добрую славу». Леди Хаттон, которая ссорилась с лордом верховным судьей все девятнадцать лет их совместной жизни, теперь, когда он попал в беду, проявила себя по отношению к нему преданной супругой.

Но все оказалось напрасно. Король, по только ему ведомым причинам — возможно, потому, что лорд верховный судья вмешался в процесс над Сомерсетом, или потому, что, как всем стало известно, он подверг сомнению королевские прерогативы, — решил сместить Коука, и на третьей неделе ноября Коук был отставлен. Это известие «ввергло его в горе и слезы», как докладывал своему приятелю Джон Чемберлен. На место Коука генеральный прокурор рекомендовал сэра Генри Монтегю, который и стал его преемником. Что касается леди Хаттон, ее преданность мужу исчерпала себя, и она покинула его резиденцию в Стоуке, забрав все свои вещи, а оставленный супруг удалился в свое поместье в Норфолке.

Теперь, когда сцена освободилась, генеральный прокурор получил возможность заняться другими насущными делами, но сначала надо было написать письмо виконту Вильерсу, который в день отставки верховного судьи Коука слег с простудой.

Возможно, вместе с письмом были посланы фрукты из Горэмбери — например, мушмула или цветы алтея и «поздние розы».

После чего Фрэнсис сразу же окунулся в дела. Произнес речь в Звездной палате против дуэлей: поссорились пэр Англии и мелкопоместный дворянин. Пэр утверждал, что его оклеветали и что виноват в этом дворянин. Генеральный прокурор быстро с ними обоими разобрался. «Непомерно раздувающуюся человеческую гордыню следует осаживать с помощью правосудия, иначе неизбежна гибель… Неужели вы будете приводить на заклание людей, а не тельцов и баранов?» Острый язык генерального прокурора не пощадил дуэлянтов, мелкопоместному дворянину пришлось заплатить небольшой штраф, пэру было сделано внушение. «Да не допустит Господь, чтобы в привилегии пэров включалась привилегия причинять кому бы то ни было зло; однако и здесь следует соблюдать различия, ибо зло, причиненное пэром, наибольшее».

Затем Фрэнсис направил свои усилия на то, чтобы добиться монаршего помилования для последнего из обвиненных по делу Сомерсета и содержащихся в Тауэре, сэра Томаса Монсона. Обсудив все с лордом-канцлером, генеральный прокурор вместе с генеральным стряпчим (сэром Генри Йелвертоном) написали королю, что «в этом деле как раз было бы уместным королевское помилование осужденного, так как доказательства вины сомнительны, сэр Томас Монсон виновным себя не признал по соображениям, которые посчитал оправдывающими его, и таким помилованием дело могло бы быть правильно и справедливо завершено». (Помилование было официально утверждено Судом королевской скамьи в начале февраля следующего года.)

Перед Рождеством по городу распространилось анонимное письмо с наставлениями смещенному лорду верховному судье сэру Эдварду Коуку, вызвавшее всеобщий интерес и разноречивые толки о том, кто же автор. Некоторые были склонны считать, что его написал генеральный прокурор, и кое-кто из историков до сих пор придерживается этого мнения. Однако согласно биографу Бэкона Джеймсу Спеддингу генеральный прокурор никак не мог быть автором письма, в котором проявляются сильные пропуританские симпатии и высказываются взгляды на государственные дела и политические отношения, прямо противоположные взглядам Фрэнсиса Бэкона. Язык, стиль, общая позиция, все было другим, предположение об авторстве Фрэнсиса возникло, вероятно, потому, что экземпляр этого письма — а их было напечатано и ходило по городу множество — был обнаружен среди бумаг Фрэнсиса Бэкона в 1648 году и включен в том, названный «Посмертные труды высокочтимого Фрэнсиса, лорда Верулама». Вот что писал вскоре после появления анонимного письма Чемберлен, который, как можно предположить, был первым, кто приписал авторство Фрэнсису Бэкону: «В моем последнем послании я забыл сообщить то, что узнал касательно автора наставлений лорду Коуку. Некоторые утверждают, что это господин прокурор, другие, что Джошуа Холл, третьи, что доктор Хейуорд, кто-то называет имена, которые назвали и Вы; но мы, конечно, достоверно ничего не знаем».

Фрэнсис в это время действительно распространял одно свое сочинение, но это был трактат «Правдивое представление злодейского убийства» с гравюрами, на которых изображалось убийство, совершенное в Линкольнз инне, а также самоубийство злодея (он повесился в тюрьме до суда). Возможно, Фрэнсис диктовал текст, а записывал его адвокат и друг Фрэнсиса Николас Тротт. «Я сочинил небольшой памфлет касательно этого дела и отправил в типографию, его прелестно записал некий мистер Тротт», — сообщил генеральный прокурор виконту Вильерсу; но, конечно же, «все это не более чем безделки», потому что приближались рождественские празднества и фаворита ожидали новые почести. 5 января 1617 года он стал графом Бекингемом.

Был последний день святок, Двенадцатая ночь, во дворце представляли маску. Новоиспеченный граф танцевал с королевой. Как танцевал когда-то один из прежних фаворитов, граф Монтгомери, который не поднялся до таких высот. Маску повторили в конце месяца в присутствии испанского посла, и тут же все заговорили о королевской помолвке, об обручении новопровозглашенного принца Уэльского с испанской инфантой. Такой союз, если бы ему и суждено было состояться, вряд ли встретил бы одобрение в народе и в палате общин, потому что инфанта была католичка. Король не скрывал, что желает этого брака, тайный совет относился к нему сдержанно. Как бы там ни было, обсуждение союза между двумя королевскими домами потребует немало времени, а его величество сейчас занимали его собственные непосредственные планы, к осуществлению которых уже начали готовиться, — он собирался в свою первую поездку в Шотландию с тех пор, как был возведен на престол Англии в 1603 году.