Поэтому в Алегрию я вернулся не сразу.

Но все же вернулся. И на какое-то время мне показалось, что и жизнь моя тоже воротилась в старое русло.

Я люблю смотреть на поле для фенестры с высоты полета не очень большой птицы. Оттуда оно напоминает красивую детскую головоломку — идеальные концентрические круги, цветные сектора, маленькие человеческие фигурки в ярких костюмах, похожие на игрушечных солдатиков…

И я все меньше люблю быть внутри этой злосчастной головоломки.

Круги становятся огромными пространствами, которые приходится одолевать бегом, а сектора — ловушками, в которых тебя подстерегает противник. А один из этих размалеванных солдатиков — я сам: потный, измотанный, задыхающийся…

— Соберись! — орет на меня тренер Гильермо Эстебан. — Ты можешь! Не будь вареной каракатицей!

Я почти лежу на скамейке, в глазах все плывет, и твердый, как прошлогодний бисквит, воздух не проходит сквозь пересохшее горло в легкие. Я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, а через полминуты мне выходить на замену. Это всего лишь игра, «Архелоны» против «Ламантинов», но никто не говорил мне, что она превратится в смертоубийство. В этот миг я завидую всем, кому не нужно в нее играть. Ботаникам нормального роста и стандартных физических кондиций, что рубятся между собой в виртуальных пространствах, не отрывая задниц от мягких кресел. Девчонкам из группы поддержки, что прыгают и визжат вдоль кромки поля, всерьез полагая, что способны поддержать меня своим ультразвуком и своими голыми ногами — будто у меня есть силы ими любоваться. Даже вареной каракатице, которой, наверное, уже все по фигу, и единственное, что ей реально угрожает — так это что ее съедят, с рисом и поганым соусом «калор тропикаль», и уж никак не заставят играть в эти звериные игры…

— Вставай, вставай, малыш! Твой черед показать им, как нужно играть!

— Я не могу!..

— Что значит «не могу»?! Посмотри на скамейку! Ты видишь здесь хотя бы одного раптора, способного передвигаться?!

Это правда. Нас было четверо рапторов, но одному девятипудовый гард из «Ламантинов» случайно… как он клялся и божился… еще в первом тайме оттоптал ногу. И нас осталось трое. Мы не успеваем прийти в себя, как наступает пора выходить на замену. И сейчас Чучо Карпинтеро едва ли не на четвереньках переползает границу поля, у него нет даже сил, чтобы отвесить мне ритуальный шлепок. А у меня нет сил ему об этом напомнить.

…Я хочу домой. В теплую воду, чтобы лежать, распластавшись… как каракатица… ни о чем не думать и только лениво шевелить пальцами… а потом в постель, поверх покрывала, мордой в подушку — и дремать, дремать под тихую музыку…

Опускаю забрало шлема и, зажмурившись, вваливаюсь в игровую зону. Рев стадиона подталкивает меня в спину и не дает сразу упасть навзничь. «Ги-ган-тес-ко!.. Ги-ган-тес-ко!..» Это они мне кричат. Думают, что вот сейчас я выйду, и свершится чудо… Шестьдесят восемь — сорок три, мы проигрываем, проигрываем слишком много, и чудес не бывает. «Ламантины» оказались просто ненормально сильными, они быстрее носятся, тверже стоят на ногах и точнее бросают и цепче ловят. Против них мы — словно ребятня из песочницы. Если бы в фенестре можно было выбросить полотенце, как в боксе, сейчас было бы самое время… На ватных, подсекающихся ногах, трусцой, приближаюсь к желтому сектору внешнего контура. Там уже стоят аут-хантеры, близнецы Хуан Мануэль де ла Торре и Хуан Мигель, тоже, естественно, де ла Торре. Удивительно: они не кажутся такими выжатыми лимонами, как я. Или в сказках про второе дыхание есть зерно истины? Еще одно дыхание мне сейчас не помешало бы…

— Нет, нет! — кричит Хуан, который Мануэль. — Беги на зеленый третьего контура, там был тач-грасс от Оскара, шелл переходит к «Ламантинам»! Когда перехватишь, сразу отдавай на красный слева!..

«Беги… когда перехватишь…» Я готов убить за такие слова. Я не могу бегать, а лишь передвигаться с сектора на сектор. Как слон… Между прочим, Киплинг писал: «Слоны не скачут галопом. Они передвигаются с места на место с различной скоростью. Если слон захочет догнать курьерский поезд, он не помчится галопом, но поезд он догонит». Это не про меня. Никого я нынче не догоню, и ничего не перехвачу. Смешно даже думать об этом. Я не слон, я — «Архелон». Так назывались, если кто не знал, гигантские доисторические черепахи; вымершие от собственной лени. Значит, ползать — мой удел…

Ползу в третий контур. Лопатками ощущаю спаренный взгляд близнецов Хуанов. Наверное, так смотрят вслед катафалку, увозящему в гробу последнюю надежду.

Таймер звонко отсчитывает мгновения до вбрасывания. В зеленом секторе, куда должен упасть шелл, нет никого из наших, только «Ламантины», числом трое. То есть имеет место положение «тайт-рум»: сектор целиком занят игроками одной команды, не прибавить, не убавить, и означенные игроки могут спокойно и беспрепятственно распорядиться шеллом, как им заблагорассудится. На лице Феликса Эрминио, нашего гарда, мечущегося по красному сектору внутреннего контура, написано отчаяние. Атака на окно должна пойти через него, а он каким-то гадским образом угодил в клинч. Справа от него вольготно расположился гард противника… гарды не могут топтать один и тот же сектор… а слева — еще один «тайт-рум» с тремя «Ламантинами». Выйти за пределы контура, смежного с окном, он, как гард, не имеет права — таковы правила. Куда подевались наши, можно только гадать. Такое чувство, что нас тут двое — я и бедолага Феликс Эрминио. И толку от нас обоих, следует признать, немного.

«Восемь… семь… шесть…»

Я встаю прямо перед сектором, куда уже падает из-под облаков размалеванный в четыре сакральных цвета шелл.

— Куда?! — орет Феликс Эрминио. — Уходи, я ничего не вижу!

На физиономиях «Ламантинов», прикрытых затененными забралами, видны улыбки. Еще бы, их трое, один другого здоровее, и сейчас они просто перекинут шелл через два сектора, через мои растопыренные руки, через беспомощно прыгающего Феликса Эрминио, и шелл аккуратно, повинуясь закону всемирного тяготения, ляжет точнехонько в окно.

Что там кричит кто-то из Хуанов?

— Хантер и два раптора!..

Я тупо озираюсь. От недостатка кислорода оценка игровой ситуации дается непросто… я всегда был тяжел в соображении, а теперь — вдвойне… Нет, нас с Феликсом Эрминио тут не двое. Пара наших ин-хантеров пасется неподалеку, не сводя хищных глаз с занятого «Ламантинами» внутреннего сектора. Рядом с чужим гардом-толстяком скромно и незаметно, с краешку, пристроился наш флингер. Еще один флингер готовится сделать рывок на сектор по соседству с точкой вбрасывания… нет, на совершенно свободный сектор того же цвета в соседнем контуре… куда уже летит во весь опор Хуан, кажется, Мигель… что бы это могло значить? Ладушки, а где же второй наш раптор? Я бросаю мутный взор на противоположный конец поля и понимаю, что от второго раптора помощи ждать не приходится, укатали сивку крутые горки, лежать он еще не лежит, но что-либо перехватить уже явно не способен.