— Эта гора изгрызена пещерами, как кусок сыра, — проворчал один из солдат, нервно поглядывая по сторонам, словно ожидая, что из-за угла вынырнет с десяток свирепых киприотов, вооруженных до зубов. — Что за гигантские мыши тут потрудились? Как только эта гора еще стоит? Она уже должна рассыпаться.

— Замолчи, — оборвал его соратник, шедший впереди. Звуки в пещере и правда разносились очень далеко.

На ночлег остановились, когда кто-то из англичан заявил, что больше не сдвинется с места, а остальные не стали спорить. Уселись прямо там же, где стояли, пожевали то, что достали из сумок, и улеглись, завернувшись в плащи. Дик опасался, что огонь кто-нибудь все-таки может заметить, поэтому не разрешил разложить костерок, хотя кто-то из ребят прихватил с собой хворосту. Этой вязаночки хватило бы на один котелок каши, по ложке горячего каждому, зато все могли бы согреться. Но от проводника корнуоллец узнал, что в пещере нередко жили местные пастухи, держали там овец, мало ли куда они могли забрести и что увидеть.

Рыцарь-маг расстелил плащ в сторонке, уложил на него Серпиану и пристроился рядом.

— Далеко еще?

— Она не говорит.

— Кто — она? Цепочка? Разве она может говорить?

— Я ее создала и могу с ней общаться.

— Ты уверена, что мы идем верной дорогой?

— Конечно. Пожалуй, полпути мы уже прошли. — Она мягко прикоснулась к его руке. — Не волнуйся, мы благополучно доберемся до места.

Он мрачно смотрел под ноги, на мелкие камушки и песок, едва видные при свете догорающего факела.

— Все-таки что же такое магическое чует твоя золотая «змейка»? Не вляпаемся ли мы в очередную проблему?

— Если ты хочешь сам понять, что ищет моя цепочка, возьми и узнай.

Только она умела так улыбаться — таинственно, чарующе, маняще. Так смотрит с небес луна, так искрится озерная гладь, так шелестит под ветром листва, словно пытаясь подсказать ответ на самый важный вопрос. Но что за вопрос? Не каждый способен хотя бы просто задать его, но все мечтают однажды раскрыть разом все тайны, которые бережно хранит природа. Одна из величайших тайн мира скрыта в глазах и слабой нежной возлюбленной, именно эту тайну Дик желал постичь — и, к счастью своему, не мог.

— Как же? — У него внезапно сел голос, и раздался только шепот. Он смотрел на девушку.

Она отвела глаза и почему-то покраснела.

— Друиды объясняли тебе, что такое медитация?

Больше он не добился от нее ни единого слова.

Серпиана с внезапным раздражением заявила, что устала, завернулась в плащ и улеглась рядышком.

Вскоре уснули даже те, кому не спалось в столь непривычном месте, как пещера, а корнуоллец все не мог успокоиться. Наконец привстал, стараясь не потревожить девушку, оперся спиной о камень и закрыл глаза. Конечно, его учили медитировать, он даже пробовал разок, но не нашел в этом занятии ничего интересного или полезного. Может, просто в силу природной неуемности расслабленное сосредоточение и терпеливое познание мира давались ему с большим трудом. Но на этот раз все было иначе. Возможно, само место располагало к размышлениям и медитации, или наступил подходящий момент, но в глубину своего сознания, растворившегося в магической ауре места, рыцарь-маг ухнул, как в воду.

В глаза ему ударил свет — десятки, сотни факелов, тысячи свечей в руках, длинные одеяния мужчин и женщин, медленно бредущих по пещерам, негромкие песнопения, почему-то вызывающие мысли о мириадах бабочек, разом наполнивших воздух. Вспышка — и процессии нет, остались лишь фигуры трех девушек, танцующих с золотыми серпами. У них были длинные, до земли, волосы, и когда красавицы запрокидывали головы, локоны скользили по камню. Рубашки у девушек были прозрачными, гибкие молодые тела вырисовывались под ними так четко, словно никакой одежды и вовсе не было.

Но видение оказалось недолгим. На миг глаза застлала тьма, а потом появился берег моря, камень и сидящий на нем юноша в расстегнутом черном камзоле, в котором Дик с изумлением узнал Ричарда. В этот момент он видел его таким, каким, должно быть, тот был лет двадцать назад. Юный принц держал лютню и, перебирая струны, пел:

...Я слышу тебя сквозь годы,

Я вижу тебя сквозь стены,

Я слышу... Но ты ли это?

Я вижу твое дыханье.

Где замок мой? Нет ответа.

Мой стяг погружен в забвенье.

Твой дом — из воды и света

Незримым объят сияньем.

Я не приду к твоему порогу,

Я не скажу: «Люблю...»

Знаю, не место в твоих чертогах

Мертвому королю.

Времени ветер слагает песни,

Он помнит мои дела.

Но больше мое не сверкает стремя,

Слава моя — зола...

Дослушать не удалось, образ поглотила тьма, и он долго не видел вообще ничего, пока не понял: перед ним просто-напросто пещера. Как только эта мысль возникла в его сознании, он сразу обрел зрение — не прежнее, яркое, расцвеченное всеми оттенками, какие только возможны, а черно-белое, впрочем, вполне отчетливое.

Ему казалось, он идет через анфиладу больших и малых помещений, некогда промытых подземными водами. Пещера сменялась гротом, где камень по сторонам и над головой был усажен искорками кварца, а грот — новой пещерой с почти куполообразным сводом. Под сапогами поскрипывал песок, и посередине пещеры лунным камнем в оправе лежало озерцо, совершенно круглое, с большим валуном точно посередине. От этого места веяло старой магией, и корнуоллец решил, что здесь наверняка совершались какие-то языческие обряды, возможно, друидические, а может, и не только.

Он подумал было, что это искомое место, к которому и стремится цепочка-змейка. Но видение сменилось и повлекло его дальше, дальше, в темноту, к полуоткрытой каменной двери, утопленной в скале. За дверью были грубо вырубленные ступени, ведущие вверх и вверх, а куда — он не успел увидеть. Что-то толкнуло его, и рыцарь-маг пришел в себя на том же месте, где погрузился в медитацию. Перед ним с потешно озабоченным выражением лица стоял один из солдат и тряс его за плечо.

— Ну что такое? — недовольно спросил Дик, легко поднимаясь на ноги.

Солдат торопливо отступил.

— Да мы уж выступаем, — сказал он извиняющимся тоном. — Вы, должно быть, крепко заснули, сэр.

— Да, видимо.

Молодой рыцарь отряхнул одежду. Он чувствовал себя на удивление отдохнувшим, словно не занимался всю ночь невесть чем, а спокойно спал на мягком тюфяке под теплым одеялом.

Дик сделал вид, что ничего особенного не произошло, но в глубине души порадовался, что горит всего один факел и выражение его лица никому толком не видно. Должно быть, он выглядит глупо. Еще бы. На корнуоллца не произвели особого впечатления подсмотренные сквозь толщу прошедших веков обряды, и даже танцующие полуобнаженные девушки не тронули его так, как образ собственного отца с лютней в руках. Сколько же могло быть Ричарду в то время? Уж никак не больше пятнадцати. Как жаль, что удалось лишь подслушать песню, но не взглянуть ему в глаза.