— Я брал у государства взаймы, пока учился. Не хотел зависеть от родителей и не хотел напрягать их. Они ещё были живы тогда. Сейчас я сам, своими деньгами могу оплатить всю свою жизнь. Мне двадцать девять лет, и я хочу детей. Я хочу много детей. И — тебя. Только тебя. Ты права, подарки мне не нужны, потому что у меня есть всё, что мне нужно. А то, что мне не нужно, меня не обрадует, это будет лишнее, я не хочу лишнего. — На полуслове он оборвал себя и вышёл из кухни.

Сначала вился дымок из чашки для Генри. Потом перестал. А она всё стояла на том же месте, смотрела на остывающий чай и плакала.

В первую же минуту их встречи она солгала Генри и лгала все эти месяцы. Почему? Зачем ей это было нужно?

Хотела, чтобы он приходил к ней и с ней разговаривал? Хотела, чтобы смотрел на неё?

Но у неё есть Аркадий. И так же сжимается, а потом оглушает сердце, когда он смотрит на неё.

Зачем ей нужен Генри? Что делает он такое особенное, от чего она никак не хочет отказаться?! Почему не оборвала сразу это издевательство над человеком, а всё глубже затягивала Генри в его чувство, пока он совсем не увяз в нём?

Она взяла чашку с чаем, налитую для Генри, и стала пить чай и за себя, и за Генри. Но чай не помог, чувство потери осталось — она очень хочет иметь такого друга, как Генри. И осталось чувство вины перед Генри.

«Не так ухватился американец?» — вдруг зазвучал голос Митяя.

Слёзы сразу высохли. Юля оглянулась, словно Митяй стоял за спиной.

А почему Митяй не сказал Генри, что она замужем? Сколько угодно было для этого возможностей — Генри часто бывал в конторе. И обедал с ними.

Только сейчас Юля поймала взгляд Митяя — как он смотрел на неё и Генри в те общие встречи.

Да ведь Митяй хотел, чтобы она изменила Аркадию с Генри! Или вообще разошлась с Аркадием?!

Вот это да!

Дура она слепая!

Что же за человек Митяй?

Не надо думать о нём.

Она всё ещё держала в руках пустую чашку и стала по взгляду, по слову перебирать минуты, проведённые с Генри при Митяе. Как Генри смотрит на неё. Что говорит.

Да точно так же смотрит, как смотрит на неё Аркадий, те же самые слова говорит.

Генри и Аркадий — двойники, братья. Они вскормлены одной матерью — русской литературой. Вот почему она так относится к Генри!

Сказать Аркадию о Генри…

Что сказать? Что она любит Генри?

Нет, она любит Аркадия. И любит Генри потому, что любит Аркадия: Генри — то же, что и Аркадий…

Прочь, Митяй, со своей пошлостью! Ты не смеешь близко подходить ни к Генри, ни к Аркадию.

Не пошлость это, подлость. Урок ей.

Бежать от Митяя.

Как?

Новая квартира — на три стороны света: на восток, юг и запад, и можно ходить за солнцем весь день, от восхода и до заката. Но зимой солнца мало, и оно вообще не каждый день. А всё равно — светло, и в сумерки не нужно зажигать электричество.

Мама восстанавливалась медленно. Подолгу лежала, обложенная книгами. Оказалось, она любит читать сразу несколько авторов. В доме — большая библиотека: Прус, Хемингуэй.

Раньше Юля и Аркадий могли часами сидеть, прижавшись друг к другу, и разговаривать. Детство, юность, потаённые мысли… Теперь ужины и завтраки — общие с мамой. Разговаривают о налогах и коммунальных расходах, постоянно увеличивающихся, о странных новых законах, об убийствах, о коммунистах и демократах.

Оставшись вдвоём в спальне, Аркадий усаживается рядом с ней на тахту, как и раньше, обнимает её, крепко прижимая к себе, чтобы они набрались тепла друг от друга, и спрашивает: «О чём ты сегодня думала?», «Как прошёл твой день?», «Не знаешь, почему Генри не заходит в контору?» Но они оба такие уставшие после целого рабочего дня и после долгого светского ужина, что язык не ворочается. Засыпает Юля сразу и спит беспробудно до звонка будильника.

С появлением мамы в их жизни возникли и другие проблемы. Мама восстала против Аси:

— Ася — прелестный человек, но, сами подумайте, зачем платить большие деньги, когда я здесь? Должна же я что-то делать, не могу же я есть ваш хлеб и быть барыней на вате.

— Что вы, какая «барыня на вате»? — возразил Аркадий. — Прежде всего вы должны восстановить здоровье, чтобы начать полноценно жить. Юленька говорила, вас приглашают в школу. А что такое труд педагога, я знаю — свою мать до позднего вечера не видел! То поход с учениками, то самодеятельность, то ещё что-нибудь…

— Я не смогу преподавать. Во-первых, я не взяла с собой свои книги…

— Я взяла, мама. Целую стопу. Поначалу тебе хватит, а потом Бажен пришлёт. И чучела зверей взяла.

Юля бежит в кладовку и везёт в кухню чемодан.

— Вот. И для них в твоей комнате этажерка, расставляй, как тебе нравится.

Мама смотрит на Юлю с немой благодарностью, говорит нерешительно:

— Во-вторых, меня не возьмут, потому что нет прописки…

— Это проблема. Но Юля сказала, директор просил вас зайти. А как только мы купим квартиру, сразу можно будет оформить прописку.

— А когда мы сможем купить квартиру? — спрашивает Юля.

— Смотря, какой у нас аппетит. Если мы хотим ту, в которой жили раньше, можем купить хоть завтра, она стоит семьдесят четыре тысячи долларов, у нас есть такие деньги. Если же замахнуться на такую, как эта, нужно не меньше, чем сто пятьдесят — сто семьдесят тысяч. Таких денег у меня нет, и нужно подождать несколько месяцев. Вообще мне пора разобраться с деньгами. То, что получается от безналичного бизнеса, — в акциях на счету. Деньги живые — от наших точек — в сейфе, вместе с деньгами Митяя и Игоря. Положить их в банк не могу никак — придётся платить баснословные налоги. До первого апреля я занят по горло, а первого разберусь, сколько у меня наличности, и давай попробуем купить квартиру.

— А не может кто-нибудь другой взять твои деньги из сейфа?

— Не понял вопроса. Нас трое в компании, и все наши деньги вместе. Каждый берёт столько, сколько ему нужно. Ты что так побледнела?

Юля потянулась, встала, сказала:

— Я хочу спать.

Не признаваться же Аркадию в том, что снова, как уже много раз прежде, сжало сердце. Почему? Ведь всё спокойно, все живы. И мама улыбается. И Аркадий улыбается.

Густая лавина снега движется сверху — завалить людей и дома, как землю, усыпить до весны, погрузить в спячку. Неба не видно. Машины, автобусы с троллейбусами ездить не могут, а пешком не дойдёшь даже от подъезда до подъезда — снега выше колен.

Хорошо, у них шестой этаж — может, их и не засыплет?

Беспрерывно звонит телефон. Аркадий отвечает.