– У меня были дела в городе, и я не стал возвращаться на базу, – сказал Моска.

Лео оторвал глаза от книги, кивнул ему и продолжал читать.

Моска полез в карман за сигаретой, и его пальцы нащупали удостоверение того немца.

– Довезешь меня до полицейского управления после ужина? – спросил Моска Лео и бросил удостоверение на стол.

Лео кивнул и спросил:

– Что это?

Моска рассказал им, что случилось. Он заметил, что Лео смотрит на него с удивленной ироничной улыбкой. Гелла ничего не сказала и разлила горячий суп по чашкам. Потом поставила сковородку с беконом на плиту.

Они осторожно пили суп, макая в него сухарики. Гелла взяла со стола голубое удостоверение.

Держа чашку одной рукой, другой она раскрыла удостоверение.

– Он женат, – сказала она. – У него голубые глаза, каштановые волосы, он печатник в типографии. Хорошая работа. – Она изучала фотографию. – Он не похож на злодея. Интересно, есть ли у него дети?

– Разве там не сказано? – спросил Моска.

– Нет, – ответила Гелла. – У него шрам на пальце. – Она уронила удостоверение на стол.

Лео откинул голову назад, выливая остаток супа себе в рот, потом склонился над столом. Его щека слегка задергалась.

– Скажи, – спросил он Моску, – почему ты не пошел сразу с этим человеком в полицейское управление? Это же недалеко.

Моска улыбнулся в ответ:

– Я хотел его припугнуть. Я вообще ничего не собираюсь делать. Я просто хотел его припугнуть.

– Он же ночь не будет спать, – сказала Гелла.

– Он этого заслуживает, – свирепо и, словно оправдываясь, буркнул Моска. – Не хрена ему было совать нос не в свои дела!

Гелла подняла на него светлые серые глаза.

– Ему просто стало стыдно, – сказала она. – Мне кажется, он почувствовал и свою вину за то, что эти дети попрошайничают и подбирают с тротуара грязные окурки.

– Ну и хрен с ним, пускай немного попотеет!

Послушай, может, ты дашь нам этот бекон, пока он совсем не сгорел?

Гелла поставила сковородку с беконом на стол и достала буханку серого немецкого хлеба. Покончив с бутербродами, Лео и Моска встали из-за стола, и Лео стал искать ключи от своего джипа.

Гелла снова взяла удостоверение и посмотрела на адрес.

– Послушай! – воскликнула она. – Он живет на Рубсамштрассе. Это даже ближе, чем полицейское управление.

Моска отрезал:

– Не надо мне капать на мозги. Мы едем в клуб. – И улыбнулся ей, когда она склонила ему на грудь голову с туго стянутыми, словно шлем, светлыми волосами. Эти сентиментальные знаки внимания всегда доставляли ей радость, хотя он над ними посмеивался и никогда сам не проявлял инициативы. – Хочешь, я привезу мороженого?

Она кивнула. Когда он выходил из комнаты, она крикнула ему вслед:

– Это же по пути в клуб!

В джипе Лео спросил:

– Куда мы едем?

– Ладно, черт побери, поехали к тому парню. – Моска покачал головой. – Ну и достали же вы меня оба.

– Мне-то что, – сказал Лео. – Но это и впрямь по дороге. И к тому же я сам знаю, что значит «попотеть», как ты выразился. Это ты очень точно сказал. – Он повернулся к Моске и печально улыбнулся.

Моску передернуло.

– Я этого гада даже видеть не хочу. Может, сходишь к нему, а, Лео?

– Только не я, – сказал Лео с усмешкой. – Ты забрал, ты и верни.

Они легко нашли нужный адрес – это был частный домик на две семьи, в котором сейчас из-за дефицита жилья теснилось сразу несколько семей. На входной двери висел список жильцов с указанием квартир против каждой фамилии. Моска стал сверять фамилии на списке с фамилией на удостоверении. Он поднялся на второй этаж и решительно постучал в дверь. Дверь тут же открылась. Он понял, что за ним наблюдали из окна и ждали этого стука. Показавшийся в дверном проеме мужчина был тот же самый: круглая продолговатая голова, суровые черты лица, только на лице застыла напряженная маска, несколько оттененная лысым черепом. Немец посторонился, пропуская Моску в квартиру.

Он прервал их вечернюю трапезу. На столе в комнате стояло четыре тарелки с черным соусом, в котором плавали темные измельченные овощи и большие картофелины. В углу стояла кровать, а за ней висела кое-как присобаченная раковина, над которой темнела картина в коричневых и темно-зеленых тонах. Женщина с зачесанными назад волосами выталкивала двух ребятишек в соседнюю комнату. Но, обернувшись на вошедшего, она выпустила детей из рук. Обитатели квартиры молча смотрели на Моску и ждали, что он скажет.

Он отдал немцу голубое удостоверение. Тот взял его и спросил, задохнувшись:

– Да?

Моска сказал:

– Вам не надо ходить в полицию. Забудьте о случившемся.

Суровое лицо немца побелело. Чувство облегчения, страх, шок от пережитого, визг тормозов джипа, остановившегося у его дома, – все смешалось в его сознании, и яд ожег ему кровь. Он дрожал. Ему на помощь бросилась жена и усадила его на деревянный стул у стола.

Моска, смутившись, сказал женщине:

– Что такое? Что с ним?

– Ничего, – ответила она деревянным голосом. – Мы решили, что вы приехали забрать его, – ее голос дрогнул.

Заплакал мальчик. На его личике был написан испуг, точно стены его маленького мирка вдруг рухнули. Моска, думая, как бы его успокоить, шагнул к нему и протянул плитку шоколада. Ребенок еще пуще перепугался и истерически зарыдал на высоких нотах, так что его вопли стали почти неслышными. Моска выпрямился и беспомощно взглянул на женщину. Она подала мужу стаканчик шнапса. Пока он пил, женщина бросилась к ребенку, ударила его по губам и взяла на руки. Ребенок затих. Немец, все еще сильно волнуясь, сказал:

– Подождите, пожалуйста, подождите, – и почти побежал к буфету, достал оттуда бутылку шнапса и еще один стаканчик.

Он наполнил стакан шнапсом и едва ли не силой всучил его Моске.

– Это была ошибка, просто ошибка. Понимаете, я подумал, что эти дети досаждают вам. Я не хотел вмешиваться.

И Моска вспомнил, как отчитывал этот немец двух ребятишек на площади – сердито, но в его голосе слышался стыд, словно он сам был повинен в унижении этих детей.

– Все в порядке, – сказал Моска. Он не притронулся к шнапсу и хотел поставить стакан на стол, но немец схватил его за руку и заставил выпить.

Забыв, что на него смотрят жена и дети, немец, словно умоляя даровать ему жизнь, продолжал сбивчиво говорить:

– Я никогда не был нацистом. Я вступил в партию только для того, чтобы мне сохранили работу, все типографские рабочие должны были вступать в партию. Я платил взносы. Вот и все. Я не был нацистом. Пейте. Это хороший шнапс. Пейте.