– Божедар, вставай, хватит дрыхнуть...

Смуглый молодой человек, дрыхнувший, как сурок, в спальнике за сиденьями, услышав свое имя, полез вперед, на пассажирское. Как и водила, он был черняв... и глядя на них, можно было бы предположить, что отец, зарабатывающий на дороге и накопивший на собственную машину, взял в ходку подросшего сына, чтобы врабатывался и просекал, что к чему на дороге. По виду пацану было от шестнадцати до двадцати лет – самое время учиться и выходить в первый свой рейс...

– Где мы?

«Отец» разглядывал карту.

– Судя по указателям и карте, это Хемниц. Знаешь здесь кого?

– Не... Наши дальше... до них ехать надо.

– Поедем. Завтра. Сейчас поспать надо. Пойду, харча какого куплю. Тебе соваться не стоит, я куплю. Тебе чего?

– Да все равно... – Божедар зевнул, – устал как, страсть...

– Это ты там. А как я за баранкой?!

– То так...

Хлопнув дверью грузовика, сотник пошел в направлении огней и музыки, надеясь раздобыть там еду.

* * *

На таможне, как Велехов мог убедиться лично, царил полный бардак. По согласию – двойной досмотр на границе исключался, каждая из сторон досматривала только въезжающие к себе машины и пропускала без досмотра выезжающие. На той стороне три четверти машин шли через зеленый коридор, их остановили, но только до той поры, как в кармане таможенников не прибавились две сторублевые ассигнации. Вероятно, форму таможенников стоило бы выпускать без карманов вообще – может, хоть тогда сократится поток контрабанды через границу.

На той стороне была такая дорога, как везде, чистенькая, с придорожными кафе, с заправками, только в автомобильном потоке теперь основными стали «Штайры», «Шкоды» и лицензионные «ФИАТы». Вокруг дорог теперь стояли белые шумопоглощающие экраны – в России таких нигде не было, и очень много рекламных щитов...

Велехов никогда не сидел за рулем магистрального тягача, но водительские права на грузовой транспорт он имел, потому как по закону их должны были иметь все, кто обучался в армии вождению, а обучались многие. Баранка МАНа, германского скорохода, оказалась куда легче, чем баранка полноприводного армейского АМО и тем более бронемашины, на подрессоренном сиденье мягко, как на подушке, двигатель почти не слышен, обзор во все стороны великолепный. Даже коробка передач – автоматическая, выставил «Ход» и жми на газ. Красота, а не вождение, только и смотри, как бы легковушку какую не смять. Но и это маловероятно – по негласному правилу магистральным тягачам на австрийских дорогах отводилась вторая полоса, и они на ней жали с одинаковой скоростью – сто тридцать в час, больше ограничитель не позволял. Так и едешь... как на поезде.

Можно бы и ночью так ехать, да не стоит. Устал...

В придорожной харчевне было накурено, шумно, людно, на него никто не взглянул, хоть он тут был и впервые – кто-то встает на трассу, кто-то с нее уходит, это постоянный процесс. Дальнобойщики вообще особенный народ – пока ты делаешь, как все, до тебя никому нет никакого дела, но случись что – и тебе обязательно помогут, потому что дорога есть дорога и иначе на ней жить нельзя. Ну, а если ты недоброе сделал – об этом тоже становится известно, сразу и всем, и тогда ты становишься изгоем. На дорогу в таком случае – лучше не ходить.

Заказывали здесь так же, как в армянском ресторане, в котором он провел немало времени, когда служил в Аравии, – тот ресторан был ближе всего к их месту дислокации, и Арам, носатый веселый армянин, всегда кормил их со скидкой, потому что понимал: начнется – и бежать ему и его семье, кроме как к казакам, будет некуда. Там тоже официантов не было, верней – они были, но заказы не принимали. Все находилось на витрине. Подошел, поздоровался с хозяином, посмотрел на мясо – сыр и заказал, что тебе надобно. А вот принести – уже принесут.

Держала харчевню цыганка – вернее, держал-то ее, наверное, цыган, а вот распоряжалась в ней – цыганка. Дородная такая, обернутая в несколько юбок дама, сидевшая за стойкой, словно королева на троне, оглядывающая черными глазами зал, охотно перебрасывающаяся парой слов с теми из водителей, кто приветствовал ее. Она ничего не готовила, не смешивала коктейли – просто сидела и смотрела на зал, на гостей и на саму жизнь...

Пока сотник стоял в очереди, хозяйка успела поговорить с посетителями по меньшей мере на трех разных языках. Разносторонне образованная дама.

– Мне... на вынос что-нибудь, если есть квас, давайте и квас вместе с этим, если нет, то что-нибудь безалкогольное.

– Найдется квас, казак, – сказала цыганка, всматриваясь так, что холодок по спине, – и накормить чем найдется. Чего тебе в машине наспех есть, садись, покушай здесь.

– Так заметно?

– Что ты казак? Заметно, как же иначе... Погадать?

Казаки были людьми суеверными и набожными, а Велехов в особенности. После Востока станешь суеверным. Гадать он никогда не гадал.

– Да нет, не стоит. Сколько с меня?

– Принесут – половому отдашь. Садись, столы есть.

Непонятно почему, но казак и в самом деле решил присесть, благо кроме цыганки на него внимания никто и не обращал. Говорили здесь в основном на искаженном немецком, который в ходу на всех австро-венгерских землях. Есть и венгерский язык, но на нем говорят венгры между собой, а как выпадет поговорить не с венгром, переходят на общераспространенный немецкий. Немецкий Велехов учил, но почти все позабыл и сейчас понимал только отдельные слова.

Водители здесь молча не сидели, сбивались в кучки, говорили эмоционально, размахивая руками, как итальянцы, – судя по тону разговора, были чем-то недовольны. Возможно, какие-то проблемы на дороге.

Принесли ужин. На первое – какой-то густой, чуть ложка не стоит, суп с мясом и зеленью, на второе – опять мясо, жирный венгерский гуляш, сильно посоленный и поперченный. К ужину прилагалась большая лепешка, какая-то странная – тоже соленая и с припеченными маленькими мясными комочками, он не знал, как это готовится, и никогда это не ел. Рядом с ним поставили большой пакет – собрали на вынос, и бутылку с квасом. Взяли достаточно умеренно, он расплатился рублями, скрывать тут было нечего – приняли и рубли. Сдачу вернули уже местными деньгами.

Велехов расправился с супом, оказавшимся слишком острым, но вкусным, и уже принялся за гуляш, как вдруг понял – к нему кто-то идет. Поднял глаза – цыганка...

– Дай руку, – не попросила, а приказала она, присев на стул напротив, резко, так что звякнули многочисленные монеты, собранные в монисто.

Велехов немного поколебался и протянул руку. Цыганка наклонилась к ней, как будто слепая, долго смотрела не нее, водила пальцем, потом отпустила.

– Ну? Долго жить буду? – с усмешкой спросил сотник.

– Того я не ведаю. Жизнь твоя в твоих руках.

– А другая цыганка мне гадала, говорила – до самой смерти не умру.