сбежала от войны, в том и хожу. А кофту у сестры заняла. — И после мучительной паузы добавила. — Ничего, потихонечку и на одежду заработаю, и на всё остальное.

Колоссальный педагогический опыт оказался бессилен перед этими переростками девяностых, добрая четверть из которых ходила драться стенка на стенку с ореховскими и марьинскими, да подрабатывала мытьём автомобилей возле местной речки-вонючки Городни. При молчаливом безучастии большинства они позволяли себе во время уроков такое, что не могло прийти Зое Павловне в голову. Ситуация вышла из-под контроля.

На требование дать дневник говорили: «Дома забыл». На приказ выйти из класса они нагло отвечали: «Не пойду!» Попытка вывести силой приводила к унизительной беготне по классу, когда она, грузная и неповоротливая, пыталась догнать кого-нибудь из хулиганов, а он убегал, сваливая по дороге стулья, вызывая оторопь у учительницы русского языка, чей класс был расположен этажом ниже.

Ни классный руководитель, ни завуч, ни директор не были для них авторитетом. Вызывать родителей было бесполезно, так как, занимаясь банальным выживанием, поиском работы и денег, они по большей части пускали воспитание детей на самотёк.

Но сильнее всего её поражало то, что такое творилось только на её уроках. И так вели себя все без исключения восьмые классы. Ей было непонятно, почему эти дети выбрали жертвой именно её? Неужели им было неясно, что она и так только-только вырвалась из ада войны? И откуда в этих сердцах столько жестокости?

Дома пыталась держаться, не приносить проблемы с работы. Говорила мужу, что устала, шла в душ и прятала в потоках воды горькие слёзы обиды. Супруг приходил выжатым как лимон после двенадцатичасового рабочего дня и, наспех поужинав, ложился спать. Долгое время он не замечал перемен в жене.

Но первым воскресным вечером октября она не выдержала и просто разрыдалась у него на плече. Успокоившись, рассказала. Он посерел. Долго сидел, сжав зубы. Затем ушёл в коридор курить. Вернувшись, сказал:

— Завтра же увольняешься. Это не единственная школа в Москве.

Благодаря дефициту учителей-предметников в московских школах в девяностых, Зоя Павловна действительно недолго оставалась без работы. Только теперь ей предстояло ездить в район Павелецкого вокзала. Как сказал супруг, «ближе к центру, другой контингент».

И вот Зоя Павловна посмотрела на число «36» на двери её нового кабинета, мысленно перекрестилась, надавила на ручку и вошла…

РОЖДЕНИЕ БОГА

Марк открыл глаза. При солнечном свете, заливавшем комнату через панорамное окно, она казалась чуть больше, чем накануне вечером. Он оглядел расположившуюся вдоль стен причудливую мебель, по которой карабкались и цеплялись за выступы усыпанные цветами стебли какой-то лианы. Удачно сгонял в Рай!

Марк улыбнулся, вспомнив прошедшую ночь. Как здорово было придумано расположить танцевальную площадку прямо на берегу. Местный морской воздух кружил голову посильнее вина. И ветер-охальник так изящно подчеркивал девичью фигуру курносой рыжей красавицы, натягивая на ней белую полупрозрачную ткань свободного летнего платья, что Марк сразу понял — пропал.

А когда грянул одиночный гром, который для Рая является чудовищной редкостью, Марку подумалось, что это знак. Он как раз пригласил Лилли на первый танец и слегка прижимал её к себе, обняв за талию. Она от неожиданности вздрогнула, а он шепнул ей на ухо, что нечего бояться. Ведь он солдат.

И потом они целовались, уйдя в тень с ярко освещённой площадки. А когда уже начинало светать, он пошёл её провожать. И остался. Здесь, в Раю, ему больше некуда было идти, ведь он не знал своих родителей.

Интересно, из какого она века? Двадцать первого? Или второго?

От приятных мыслей отвлёк звук открывающейся входной двери и приглушённый возглас: «Что за чёрт!» Через мгновение вошла Лилли во вчерашнем белом платье и в ужасе уставилась на него.

— Что ты здесь делаешь?! — закричала она.

— В смысле? — удивился Марк.

— То, что мы с тобой потанцевали, не дало тебе права врываться в мой дом! Как ты сюда попал?

— Да что с тобою случилось, Лилли? — Марк было резко вскочил, но вспомнив о своей наготе, стыдливо прикрылся, как ему показалось, простынёй. — Мы же с тобой вместе провели всю эту ночь!

— Я знаю, где провела эту ночь. Явно не с тобой… Да ты просто извращенец! Немедленно оденься! Я вызываю полицию!

Марк потянулся за своими брюками и заметил, что обернул вокруг бёдер вчерашнее платье Лилли, которое в то же время было на ней. «Впервые вижу девушку, у которой два одинаковых платья», — мелькнуло в голове Марка.

И в этот момент в комнату зашла в бордовом домашнем халате с подносом фруктов Лилли. Вторая Лилли, точная копия первой, которая при этом стояла рядом и вызывала по коммутатору полицию.

— Вы что, сёстры? — спросил Марк с нелепой улыбкой, бегая глазами с одной девушки на другую.

— Кто это мы? — спросили почти хором обе Лилли. — Ты в своём уме?

Лёгкий холодок пробежал по спине Марка. Что за чертовщина? Девушки явно друг друга не видели.

Команду «База!» можно было произнести мысленно, но Марку показалось, что он её прокричал.

… И кажется, продолжал кричать, очнувшись в боксе-коффине. Борис открыл крышку спустя минут десять. В Сепультарии редко кто возвращался из отпуска в Рай раньше срока. Вот Борис и позволял себе иногда дремать на рабочем месте: всё равно за всем следят приборы. И делают это гораздо лучше него.

— Что случилось, дружище? — спросил Борис, отцепляя провода с головы Марка. — На тебе лица нет!

— Там было то, чего в принципе не может быть! Их было две! И они не видели друг друга! Понимаешь? Как приведения! Понимаешь?

— Ничего я не понимаю! — Борис был озадачен бессвязной речью Марка. — Сходи-ка лучше в душ, потом расскажешь толком.

— Нет, ты пойми. Такого просто не может быть! — Марк схватил Бориса за воротник халата и немного приподнялся из бокса.

— Что значит «не может»? У Демиурга в Раю всё может быть, если на то есть воля Демиурга. Всё новое, что делает Демиург, свято. Он — безупречное творение, и потому его дела безупречны! — говоря монотонным голосом прописные истины, которые каждый знает со школы, Борис нажал тревожную кнопку, и через катетер, который он, к счастью, не успел ещё снять, в вену Марка влилось успокоительное.

— Чертовщина какая-то, — Марк откинулся на подушку и уснул.

Проснулся он уже на койке в больничной палате. Пока спал, его и помыли, и переодели. Палата была практически пуста. Кроме его койки, в ней был только стул, на котором расположился грузный мужчина с красной и влажной от пота лысиной. Марк бросил взгляд на окно