Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Начнем? — спрашивает она.
— Давай, — отвечает Хуани.
Ромина находит какую-нибудь толстую палку и рисует на песке извилистую линию.
— Змея, — говорил Хуани.
— Прям!
— Макаронина-спираль, — предположил он.
Она засмеялась:
— Нет, дурак.
— Ветка плакучей ивы?
— Нет.
— Пружина.
— Нет, давай, шевели мозгами.
Хуани думает, смотрит на нее. Смотрит очень долго.
— Твои волосы, нет, они у тебя прямые, — говорит он, дотронувшись до ее головы. И не убирает руку. — Я сдаюсь. Что это?
— То, что у меня в желудке, не знаю, как это называется, но оно именно такое, — отвечает Ромина и снова проводит змееобразную линию на песке.
Они смотрят друг на друга. Отхлебывают пиво. Хуани наклоняется и целует ее. Губы Ромины пахнут пивом. Она нежно гладит его по лицу.
— Мы же друзья, — говорит она.
— Друзья, — отвечает он.
— Я не хочу быть такой, как они, — говорит Ромина.
— Ты не такая.
— Я боюсь, что если мы перестанем быть друзьями… ты понимаешь?
— Да, — отвечает он.
— Теперь давай ты! — И она протянула ему ветку.
Он рисует круг и внутри него две точки.
— Пуговица.
— Нет.
— Свиной пятачок, — произносит Ромина, уверенная, что угадала.
— Ничего подобного.
— Розетка.
— Проиграла.
Ромина ждет объяснений.
— Это мы вдвоем, — Хуани указывает на точки. — За стеной.
— За стеной или перед стеной? — спрашивает она.
— Это одно и то же.
— Нет, это не одно и то же, помнишь картинку… когда надо угадать, старуха там или молодая девушка?
— Да, я увидел девушку.
— А стена Лос-Альтоса — это то же самое, — говорит Ромина и рисует палкой круг. — На эту окружность можно смотреть изнутри, а можно — снаружи, понимаешь?
— Нет.
— Кто внутри, а кто снаружи?
Хуани слушает ее, но не говорит ни слова.
— Мы сами запираемся или запираем других, чтобы они не могли войти к нам. Это как разница между выпуклым и вогнутым.
— Что ты бормочешь, напилась, да? — Хуани толкает ее своей почти пустой бутылкой.
Ромина смеется. Они опять пьют пиво.
— Ты совсем тупой, Хуани. Вот ложка, ты видел когда-нибудь ложку? — спрашивает она и складывает ладонь лодочкой. — Ложка, она выпуклая или вогнутая?
Хуани хохочет, пиво льется у него изо рта.
— Понятия не имею…
— Зависит от точки зрения, — объявляет она и поворачивает ладонь туда-сюда, приговаривая:
— Выпуклая… вогнутая.
— А… — говорит Хуани и смеется, потому что так ничего и не понял.
Она тоже смеется, допивает пиво и швыряет бутылку в сторону. Стирает рукой круг на песке, потом идет к качелям. Хуани тоже. Он раскачивается. Все выше и выше. Они смеются. Их босые ноги взлетают выше головы. Каждый раз, когда качели оказываются наверху, они смотрят друг на друга. Меряются, кто из них раскачался лучше. Еще сильнее.
Хуани говорит:
— Я все! — И спрыгивает вниз.
Он падает, потом быстро поднимается. Он ждет ее. Ромина еще раз взлетает вверх. И тоже прыгает. Она падает на колени в песок рядом с ним. Прямо на пустую пивную бутылку, которую только что сама же и бросила. Бутылка раскалывается. Ромина кричит. Из ноги течет кровь и смешивается с песком. Песок смешивается с кровью. Хуани не знает, что делать. Оба чувствуют страх. Он взваливает ее на спину. Крепко хватает ее за ноги. Ромина плачет. Она обнимает Хуани за шею, ее волосы болтаются из стороны в сторону в такт его бегу. Он мчится босиком. Надо как можно скорее найти помощь. Он чувствует, как теплая влажная рубашка липнет к телу. Бежит дальше. Ему не хватает воздуха. Он сбавляет шаг и вдруг осознает, что сам не знает, куда направляется.
Они ехали на двух автомобилях. Лала предложила сесть вместе в одну машину и поболтать по дороге, но Карла решила добираться самостоятельно. Она торопилась: нужно успеть заехать в супермаркет — эта обязанность с каждым днем ее все больше угнетала, но в холодильнике пусто, и Густаво снова начнет жаловаться. Ей не нравилось, когда он жалуется, она боялась, что он не сможет вовремя взять себя в руки. А она знала, что бывает в таких случаях. Всякий раз после этого они переезжали на новое место. Кроме того, надо поддерживать Густаво в хорошем настроении, потому что она должна сказать ему кое-что важное, что ему наверняка не слишком понравится. Сказать, что она решила снова пойти работать — куда угодно, лишь бы не сидеть больше дома. Она уже начала звонить в разные места, рассылать e-mail, но ему пока ничего не говорила. А скоро скажет. Так что будет лишним, если он рассердится из-за того, в чем она совсем не виновата. Карла боялась, что эта история с Лалой займет больше времени, чем она может себе позволить. По дороге в зоомагазин Карла услышала по радио, что вице-президент ушел в отставку. Карле стало его жаль, он ей нравился, но она этого не говорила, потому что знала, что многие в Лос-Альтосе придерживаются другого мнения. Ее умиляло, что он не выговаривает «р». Он ушел в отставку, потому что не давали хода расследованию дела о коррупции в конгрессе. Или это была только внешняя причина. Она подумала, что не так уж легко понять, почему именно кто-то уходит в отставку.
Они приехали в зоомагазин почти одновременно. Лала была с Ариэлем, своим семнадцатилетним сыном. Мальчик казался недовольным. Наверное, подумала Карла, ему не нравится, что мать одалживает кредитную карточку, чтобы купить щенка в рассрочку. Карла на его месте тоже разозлилась бы. Но она слишком давно потеряла мать, поэтому, если бы она сейчас была рядом, Карла многое бы ей простила. Как простила бы и то, что та бросила ее на произвол судьбы, оставила с отцом, который вымещал на дочери обиду. И Карла вышла замуж за Густаво, почти его не зная, совсем девчонкой, только бы сбежать от человека, от которого сбежала ее мать.
Она до сих пор не понимала, как умудрилась так быстро согласиться на предложение, которое Лала сделала ей по телефону.
— Ты не представляешь, какой он милый! Ариана от него просто в восторге, и я хочу купить щенка ей на день рождения, — сказала Лала, прежде чем попросить у нее кредитную карточку. — Я сказала Мартину: заплатить сразу всю сумму мы не сможем, но если разделить ее на шесть частей, то выйдет очень дешево, мы даже и не заметим. И он согласился, только сказал, что с его карточкой что-то случилось, какая-то банковская ошибка, не знаю какая, и ее заблокировали. Мартин говорит, что ошибку должны исправить очень скоро, но время идет… В банке они всегда так. Конечно, им спешить некуда, какое им дело…