Ответ Ленина известен. «Революция не нуждается в историках», – ответил глава советского государства. Слова эти теперь преподносятся нам как образец ленинской ограниченности и жестокости. На самом деле все совсем не так. Решение о смерти Великих князей, как и решение об убийстве в Екатеринбурге, Алапаевске и Перми, Ленину навязали «союзные» организаторы ликвидации России. Можно сказать, что продолжившееся избиение Романовых вошло составной частью в «пакетное соглашение», о котором мы говорили ранее. Когда было решено, что в Гражданской войне помогать «союзники» будут не белым, а красным...

Представьте себя снова на месте Владимира Ильича. Вы договорились с «союзниками», с теми, что помогали вам и одновременно оплачивали выстрелы в вашу спину. Вы ненавидите их всей душой, но во имя революции с ними надо общаться. Вы с удовольствием расстреляли бы своих партнеров по переговорам во дворе, а вместо этого угощаете их чаем и сигаретами. И ищете, ищете консенсус. Иначе через неделю, через две рухнет советская власть. Ваше детище и надежда. И вы договариваетесь во имя будущего. Во имя того, чтобы дети из рабочих кварталов имели вечером стакан молока. Чтобы не умирали рабочие с голода, чтобы революция победно прошагала по всей планете. Вы все сделаете для этого. Для своей мечты, своего идеала. А ваши партнеры, улыбаясь холеными английскими лицами, просят, мягко требуют истребления Романовых. Выбор у вас невелик – революция, ее продолжение или жизнь безобидного энтомолога, историка и нумизмата – директора Русского музея. А рядом с вами стоит пролетарский писатель Максим Горький, смотрит на вас своими большими умными глазами и говорит, сильно «окая»:

– Владимир Ильич, надо Николая Михайловича отпустить.

- Что вы сможете ему сказать? Правду, что Великих князей надо расстрелять потому, что этого требуют англичане? Так он вам не поверит. А дальше рассказывать нельзя. Не скажете же вы ему про свои тайные переговоры, про деньги и советы, что давали вам «союзные» эмиссары. Нельзя и упомянуть, почему и как произошел Октябрь, как Керенский вам подыгрывал изо всех сил. Как никто, кроме вас и Троцкого, в конечную победу не верил, потому что всей этой закулисной грязи не знал. Как объясните Горькому убийство невинных детей Николая Романова? Разве может он понять, почему вы взяли этот грех па свою душу, а потом плакали, прижавшись лицом к холодной стене? И когда все это за несколько секунд пронесется в вашей распухшей от усталости и проблем голове, тогда вы вновь посмотрите в добрые глаза Алексея Максимовича Горького и выдохнете явную, очевидную глупость:

– Революция не нуждается в историках...

29 января 1919 года четверо Великих князей из Дома Романовых были расстреляны в Петропавловской крепости...

... За год до своей гибели, в феврале 1919 года, верховный правитель России адмирал Колчак приказал отправить в Англию все собранные вещи, принадлежавшие царской семье и не имевшие непосредственного отношения к следствию. Ксения Александровна Романова должна была получить одежду, украшения семьи погибшего венценосного брата, предметы их домашнего обихода, книги, иконы. Отправлялись в Лондон фрагменты, вырезанные из пола и стен в подвале, где произошло убийство. Все было упаковано в 50 ящиков и направлено специальным поездом во Владивосток. По прибытии в порт выяснилось, что часть груза бесследно исчезла. Оставшиеся 29 ящиков были погружены на английский крейсер «Кент» и отплыли к берегам Туманного Альбиона. Но если пропажу в России можно было списать на смуту и воровство, то дальнейшие события так просто объяснить невозможно.

По прибытии в английский порт выяснилось, что из большинства ящиков содержимое исчезло, а тара оказалась набитой разным мусором[121].

Британская разведка заметала следы, чтобы никто и никогда не узнал правды...

А она страшна. Все Романовы, о чьей безопасности так трогательно «пекся» сам глава «демократической» России Александр Федорович Керенский, были мертвы. Они были убиты в Екатеринбурге, Перми, Алапаевске и Петрограде. Но была еще одна большая группа представителей царской семьи. Им повезло больше – они спаслись. Потому что их безопасностью занимался куда более ответственный человек – сам Владимир Ильич Ленин...

Бывают заблуждения, имеющие видимость истин.

Луций Анней Сенека

... Граф Николай Владимирович Татищев стоял на краю гидрокрейсера «Румыния» и смотрел в синее январское небо. Несмотря на ярко светившее солнце, капитан гвардии абсолютно окоченел, потому что стоял на палубе в одном нижнем белье. Проплывавшие мимо облака были единственным, на что мог смотреть Николай Владимирович. И не то чтобы граф очень любил смотреть на небо, просто ничего другого он видеть уже не мог.

Его руки, до предела отведенные назад и связанные веревками у локтей и кистей, страшно затекли. Начинали ныть и ноги графа Татищева, грубо перетянутые в нескольких местах и крепким морским узлом привязанные к тяжелому грузу. Голова, оттянутая за шею назад, к намертво закрепленным рукам и ногам, была устремлена в небо. Именно поэтому Николай Владимирович и не мог видеть ничего, кроме облаков. Натянутая как тетива веревка глубоко врезалась в горло и нестерпимо душила.

Рядом на краю палубы «Румынии» стояли такие же связанные и беспомощные люди. Сейчас граф не мог их видеть, но он знал, что они стоят справа и слева от него – они вместе сидели в трюме проклятого гидрокрейсера.

- Господи, спаси и помилуй, господи, – неистово шептал кто-то справа от капитана.

- Молись, молись шкура, – раздался сзади злобный голос. – Все равно не поможет!

Подполковник Константин Павлович Сеславин, штабс-ротмистр Федор Федорович Савенков, штабс-капитан Петр Ипполитович Комарницкий, полковник Арнольд Валерианович Сев- римович, подполковник Евгений Алексеевич Ясинский – всех их Николай Владимирович Татищев знал лично. Это жители Евпатории, офицеры, отдававшие долг Родине на полях сражений Первой мировой войны, в том числе и в Румынии. Какая горькая ирония судьбы. Германские и австрийские пули их миновали – а злобная месть взбесившихся матросов застала врасплох.

- Да что ж вы делаете! Люди вы или нет? – заходился где-то слева в истерике женский голос.

Вероятно, это – Ирина Петровна, жена инженера, с забавной для русского уха фамилией Мамай. Татищев знал ее первого мужа, Сергея Егоровича Крицкого, и даже частенько поигрывал с ним в карты. И стоило ей потом менять столь пристойно звучащую фамилию на «Мамай»?!

Николай Владимирович даже усмехнулся, но веревка впилась в горло еще сильней. Сволочи, связали на совесть.

Большое облачко, похожее то ли на барашка, то ли на маленького жеребенка, проскочило над палубой, а лукавое солнце неожиданно выглянуло из-за него. Граф зажмурился, в носу у него защекотало, и он громко и неожиданно чихнул. Оттого и не заметил, как сзади подошел матрос в расстегнутом кителе.