Заказчики были в полном восторге.

Жанна поняла, что звезды ей помогают, мадам Изабелла – что надо как можно скорей вернуться домой, шевалье дю Пиллон – что разлука с дамой сердца будет не очень долгой. Мадам Изабелла принялась гадать, кого же из знакомых она увидит в Ренне, а остальные просто наслаждались красивой и ученой речью, астролога. Успех гороскопа был налицо. До отъезда оставались считанные дни…

Хотя путешествовать с комфортом любят все, в силу ряда причин не всем это удается.

Мессир Ламори был редким исключением, поэтому ему удалось выторговать для себя и своего имущества целую половину громадного, громоздкого рыдвана, вторую часть которого занимали сундуки и кофры с платьями и туалетными принадлежностями графинь.

Это сошло ему с рук потому, что мадам Изабелла брала с собой не только камеристок, повара, лакеев – в общем, целый штат обслуги, но и личного куафера и астролога, намереваясь ни на секунду не выпадать из-под благосклонного расположения светил. Так что мессир Марчелло мог ставить условия.

Упаковывать повозку пришлось Жаккетте, никого другого итальянец и близко бы не подпустил к своим склянкам, книгам и коробкам. Да никто и не рвался таскать чародейские штучки: себе дороже!

Жаккетте пришлось выполнять двойную работу. Сначала они с Аньес наилучшим образом размещали сундуки с платьями мадам Изабеллы и Жанны. Размещали так, чтобы даже в дороге можно было сменить туалет согласно желаниям графинь. Они начали после полудня и провозились с этим трудным делом почти до вечера. Изредка подбегала посмотреть, как идет дело, Маргарита. Остальные камеристки в покоях упаковывали все, что бралось в дорогу, и тоже почти не отдыхали.

Наконец все уложили, и счастливая Аньес отправилась собирать собственные пожитки. А повозку вместе с Жаккеттой откатили к башне итальянца. В гордом одиночестве она принялась вносить и складывать в задней половине экипажа бесчисленное количество мешков, коробок и коробочек с атрибутами как парикмахерского, так и астрологического дела.

Сам мессир Ламори был затребован в господские покои, дабы после вечернего прощального пира развлечь благородное общество ученой беседой о влиянии светил на судьбу человека. А после беседы в частном порядке просветить мадам Беатрису в вопросе, чем отличается любовь астролога от любви куафера.

Жаккетту это очень устраивало – теперь она могла без помех осуществить свой план.

На безлунном небе поблескивали только крохотные звездочки, когда две темные фигуры в плащах торопливо прошли к повозке.

Жаккетта разместила нубийца в узком промежутке между ящиками с утварью графинь и коробками мессира Ламори – на некоем подобии нейтральной полосы, которую она предусмотрительно оставила, загружая повозку.

Замуровав Абдуллу в багаже, как в крепостной стене, Жаккетта проверила, можно ли общаться с узником через небольшую дыру между ящиками. Как оказалось, вполне. Конечно, окорок или кувшин с вином безнадежно бы застряли, но звук, воздух и пища небольшими порциями проходили беспрепятственно.

Упаковав нубийца, Жаккетта принялась пристраивать на ноги туфли мадам Изабеллы, которые та носила в ранней юности. (Чтобы придать юной Изабелле величавость и модный рост, подошва на туфлях, была в ладонь толщиной.)

Теперь Жаккетта была ростом с Аньес. Набросив плащ, она покинула повозку, оставив Абдуллу заниматься важными делами: выпиливать в деревянном полу отверстие для отправления естественных нужд и думать о судьбе и жизни.

Она медленно проковыляла через большой двор и с облегчением проскользнула за дверь черного хода. Сбросив там натершие ногу «котурны», Жаккетта быстро поднялась в свою комнату, где оставила плащ Аньес. Сама Аньес в это время была у матери и получала от тетушки Франсуазы последние ценные наставления и амулеты на всё случаи жизни.

Почти неразличимая в ночи в темно-сером платье, Жаккетта по стеночке прокралась обратно в повозку. Надев уже свой собственный плащ, она пошла по второму разу тем же путем.

Около кухни ей встретился Большой Пьер, который ласково заметил:

– А что это вы с Аньес от повозки поврозь идете? Так дружно в ту сторону шли и на тебе! Поссорились, что ли? И плащи понацепили, в такую-то теплую ночь!

– Да ты что, Большой Пьер! – засмеялась Жаккетта. – Просто у меня работы побольше: я ведь вещи и мессира Ламори укладываю. Мы весь день надрывались, пропотели все, вот и в плащах. А ну как продует, это на дорогу-то глядючи? Аньес хорошо, она сейчас свое соберет – спать можно. А я перехвачу чего-нибудь пожевать и опять туда пойду. Управиться бы за ночь… Знаешь, сколько барахла еще надо погрузить?! Даже кресло!

– А чего сам итальянец отлынивает?! Почему ты надрываешься, а не он? – возмутился Большой Пьер.

– Он господ звездами развлекает! – объяснила Жаккетта. – А ведь трогаться – то завтра.

– Давай-ка я тебе помогу. Не девичье это дело – мебеля таскать! – предложил Большой Пьер.

– Помоги! – обрадовалась Жаккетта.

Ее и в самом деле не прельщала перспектива перемещения в одиночку тяжеленного черного кресла.

– Сейчас я поем и пойдем!

Большой Пьер значительно облегчил работу Жаккетте. Он перенес все, что осталось. Поэтому, когда появился мессир Марчелло, раздраженно потирая укус на шее, нанесенный зверски страстной баронессой, укладка вещей была почти закончена. Сначала Жаккетта немного побаивалась, что нубиец обнаружится, но Абдулла сидел в своем убежище тихо, как застенчивая моль.

Мессир Марчелло придирчиво осмотрел результаты их труда. В благодарность за помощь вытащил из винного погребка в подземелье башни холодный кувшинчик вина, который они тут же, на травке, с удовольствием распили. А потом прогнал помощников спать, заявив, что грубую черную работу они сделали, а теперь он по-настоящему, как надо, заново уложит весь багаж.

Жаккетта совсем не тревожилась: сил мессира Ламори на то, чтобы разрушить возведенную ею баррикаду, защищающую нубийца, явно не хватит. Поэтому она спокойно побрела, досыпать краткую ночь, смутно понимая, что надо бы погрустить перед отъездом из родных мест, но чувствуя, что сон сильнее грусти….

Утренняя месса была короткой. Большую часть в ней занимало напутствие путешествующим.

Сразу же после мессы длинный караван экипажей покинул цитадель рода де Монпеза.

В ту минуту, когда окованные задние колеса последнего экипажа с грохотом съехали с подвесного моста, гордо реющий над донжоном флажок с единорогом был убран, возвещая тем самым, что сеньора (а в данном случае – сеньоры) нет в замке.

Караван получился очень впечатляющим.

Первым ехал неуклюжий, но вместительный дормез, запряжённый шестеркой лошадей, не отличавшийся особой красотой, но достаточно комфортный. Его короб был, как колыбель, подвешен на ремнях и не боялся мелких дорожных выбоин. В дормезе размещался салон благородных дам. Проводить графинь, благо это было по дороге к родным поместьям, собрались и дю Пиллон, и тетушка Аделаида, и семейство де Ришар, и господин д'Онэ. Всем им хватило места с удобством разместиться в экипаже.