у себя Шамиль окончил сельхозтехникум, поработал в совхозе старшим агрономом. А потом — сманили ребята… Бурили в Туркмении — в песках к северу от Байрам-Али и позднее в Котур-Тепе. В 1964 году поехал на Мангышлак и здесь уже стал мастером. В буровой будке у него рядом с обязательствами, принятыми бригадой, висел большой портрет Есенина.

Мы договорились, что Шамиль утром зайдет ко мне в гостиницу, но он неожиданно пришел вечером: «Я такой… Очень беспокойный. Если что не так, я как больной… Мне ребята говорят: зачем ты, Шамиль, все время на буровой, — нам неудобно, как будто ты нам не доверяешь. А я — доверяю… Но домой тоже не могу…»

Сейчас он бурил 414-ю. А по слухам, после 414-й его собирались послать на мыс Ракушечный, это за Ералиево, на разведочную скважину, по проекту — 4500 метров. Для бригады это всегда выгодно. Срок бурения более длительный, меньше «окон». Вахты будут жить там по пять дней, а пять дней — дома.

Была о Шамиле заметка в «Правде»:

«Бригада бурового мастера Ш. Шахвердиева из Мангышлакского управления буровых работ завершила проходку скважины № 485. Кажется, рядовое событие. Но 485-я — особая скважина. Она ушла в землю близ того места, где больше десяти лет назад ударил первый на Мангышлаке нефтяной фонтан…»

Речь шла о Жетыбае…

О том Жетыбае, где начинал когда-то бурить Газиз… Не только история, но и современность сплеталась в многозначительных сюжетных узлах — со всем, что было здесь, что есть и что будет.

XI

Остался позади Каспий, исчезли застывшие волны барханов, и рассеялся вдали разноцветный купол — огромная юрта над Кара-Богаз-Голом, преодолены уступы спускающегося к морю Мангышлака, скрылись блистающие на солнце солончаки.

Время заметает следы. Время скрывает в тайниках события, которые происходили рядом — в непростой жизни непростых людей. Но я снова на том берегу: ночью примчался ветер, и к утру море взлетало под облака. На остров — на Кара-Ада — обрушилась водяная гора и рассыпалась.

А скалы стояли.

Судно с моря направилось не в порт, а свернуло на отстой за каменную гряду. И еще волна с маху обрушилась на остров и разбилась в пыль, а скалы стояли.

Остроконечные скалы Кара-Ада, скалы Мангышлака — вечные, как человеческая память, которой — одной — только и подвластно само время…

1968—1972

ПОВЕСТЬ О КОННОМ ПАТРУЛЕ

I

Так это с ним было и так потом вспоминалось, — когда возникли подробности, когда стало известно, что предшествовало событиям, которые пришлись на его долю, и что происходило не при нем, с другими. Достаточно было по какому-нибудь незначительному, случайному поводу вернуться в ту далекую от фронта знойную осень — и все начиналось сначала.

Пустыня в свой полуденный час не была ни мрачной, ни величественной. Она была такой, какая есть. С пучками песчаной осоки. С голыми барханами, на которых чеканщик-ветер оставил приметные узоры. С разлапистым кустом старого саксаула — он каким-то чудом прижился в сплошных сыпунах. Высокое солнце под корень укоротило его тень.

Могло показаться, что здесь никогда не ступала нога человека. Но — был след. След вел в лощину, мимо давнишнего, еще саксаульного крепления, колодца. Немного поторопившись, удалось бы нагнать старика казаха. Он шел с молитвенным ковриком, совсем один в пустыне, и оставалось лишь гадать — в каком столетии происходит дело, и не угадать бы…

II

В просторной комнате на втором этаже городского дома немолодой коренастый военный с тремя шпалами в петлицах пристально, будто впервые, рассматривал карту на стене: Мангышлак, Кара-Богаз-Гол, Устюрт. Глухое междуморье, если можно сказать так, от Каспия до Арала. По нижней кромке тянулась непрерывная нить железной дороги.

— Необитаемый театр военных действий!.. — Он произнес это слово, споря с кем-то, хотя и в кабинете, кроме него, никого не находилось.

От карты он отошел к открытому настежь окну. Лицо у него было осунувшееся — лицо человека, давно забывшего, что такое вовремя поесть и досыта выспаться.

На дереве у окна шелестели по-летнему зеленые листья. Во дворе, огражденном высоким глинобитным забором и охраняемом часовыми, стояла безмятежная тыловая тишина. Но подполковник сейчас все еще был в недавней своей командировке, и потому в уши лез непереставаемый скрежет: портальный кран на морском берегу подхватил гулкую цистерну с колесных колодок и осторожно опустил на воду, по соседству с неуклюжими, уже залитыми цистернами. Запомнились жирная надпись мелом на крутом боку, вверху: «техосмотр 9/IX-42».

А потом буксировщик тянул в открытом море странный караван, который они обогнали на быстроходном военном катере, — цистерны на воде напоминали стаю китов, только фонтанов и не хватало. И солнце утонуло, наступила прозрачная лунная ночь. А когда солнце снова появилось, но уже с другой стороны, впереди можно было рассмотреть берег, уставленный щербатыми скалистыми горами.

От поездки в Баку, откуда горючее всеми мыслимыми и немыслимыми способами доставлялось на фронт, его оторвал телефонный звонок.

— Подполковник Андреев слушает.

В трубке раздался знакомый голос:

— Здравствуй, Владимир Антонович…

— Здравия желаю… С приездом.

— Спасибо. Есть новости?

— К сожалению, есть.

— Ну, давай, — вздохнул его собеседник. — Подробности вечером. А пока вкратце, чтобы я был в курсе.

— Новые попытки отрезать доставку через море.

— Мост?..

— Да, мост.

— Обожди, — прервал он Андреева. — Я тут отвечу по другому телефону.

В ожидании Андреев еще раз прикинул свои предположения… Возвращаясь, он, как знакомую, встретил на закаспийском разъезде цистерну с меловой отметкой о техосмотре, проведенном 9 сентября. Ей предстоял долгий, кружной, но теперь единственный путь на фронт, и на этом пути стоял мост через неспокойную реку с податливыми песчаными берегами.

Сегодня утром он туда ездил. Возле быков вскипала мутная вода, и страшно было: чуть что — и все это взлетит на воздух, стоит, например, зазеваться кому-то из часовых…

— Так… Слушаю тебя.

Андреев прижал трубку.

— Двоих опергруппа сняла с ташкентского поезда возле Самарканда. Ревизор помог. Небольшое несоответствие в оформлении проездных литеров. И тут, Николай Максимович, по-моему, появляются новые соображения. Вблизи от объекта, как вы знаете, ничего у них не выходит. Так вот, на днях они выбросили пятерых уже подальше, на самом севере пустыни.

— Думаешь, тоже мост?

— Не думаю — уже установлено. Потеряли ориентировку, вода у них кончилась. Кое-как доплелись до райцентра — и к военкому. Теперь-то в один голос твердят, что и в разведшколу пошли с этой мыслью — сдаться при первой возможности.

— Все, конечно, в нашем обмундировании?

— Поездных пассажиров оформили под инженеров военного завода. А те, из песков, — в командирском