— Ну, что, Илья? — машу рукой, предлагая присесть на лавочку среди молодых берёзок.

Здесь очень тихое место, созданное искусственно. Можно и отдохнуть, и детям есть чем заняться. Няня с Катей располагаются в зоне моей видимости в песочнице. У Катьки целый арсенал: совочки, ведёрки разные. Она учит Светлану Петровну «печь» куличи из песка. Та дочери охотно подыгрывает.

Сын садится рядом. Сегодня он в телефон не тупит. Видимо, не хочет меня провоцировать. Хмурится, молчит. Похож на ежа. На макушке у него торчит вихор — смешным веничком. Он уже не малыш. Вполне взрослый парень. Хотел бы я знать, что у него в голове творится. Я бы даже обрадовался, если бы он взорвался, высказал всё, что камнем лежит у него на душе.

— Я не буду рассказывать, зачем я хожу в дом дяди Серёжи, — упрямо сжимает он губы.

— Я услышал и понял тебя ещё вчера. Но это не отменяет того, что ты поступил неправильно. Во-первых, сломал забор. И дело не в выломанных досках. Твоя сестра нашла лаз и удрала вчера. Хорошо, что ничего не случилось.

— Предательница! Вечно нос свой суёт, куда не просят! — сын вспыхивает праведным гневом.

— А она, между прочим, тебя не сдала. Выгородила, как сумела. Наврала мне.

— Ну, да. Катька молодец, а я говно. Уже слышали не раз. Но я ж не запрещаю любить тебе Катю, а меня терпеть?

У него в голосе горечь. Наверное, я действительно мало проявляю любовь к сыну. Да и к дочери — не очень. Как-то ритм жизни, события разные семейные не располагали, чтобы я с ними сюсюкался. Больше давлю авторитетом да рычу. Но, как посмотрю, для сына я не авторитет всё же.

Снова ощущение высокой-высокой стены. Не вскарабкаться, не перелезть через неё.

— Я люблю вас одинаково, Илья. Вы мои дети. Возможно, я не умею говорить об этом, но любовь — это не только слова. Я бы хотел, чтобы ты вырос настоящим мужчиной. Чтобы честь твоя не была запятнана постыдными поступками. Из малого складывается целая гора ошибок. Нюся, Ива, Катя, наконец. Ты… обижаешь слабых.

Илья горбится. Уши у него пылают. Лицо упрямое, но он слушает.

— Я не хочу тебя наказывать. Мне важно, чтобы ты понял.

Я умолкаю. Смотрю, как играет в песке Катя. Она уже воду принесла из источника, что протекает рядом. Вымазалась по уши в грязи, но лицо у неё радостное. Не хочется её ни огорчать, ни ругать. Может, так проявляется творчество и познание мира. Пусть. Одежду можно выстирать, а совесть — нет. Лицо и руки можно вымыть, а детское огорчение — не получится.

— Я понял, пап. Перед Нюсей извинюсь, перед Ивой — тоже. Но с Катькой не хочу возиться. Она меня бесит.

— Она твоя сестра. Я и не прошу с ней возиться. Не отталкивай. Катя любит тебя. Хочет хоть как-то выразить свою любовь, быть к тебе ближе, а ты постоянно отталкиваешь её, срываешься, обижаешь. Она… маленькая. Ребёнок. Ты старше почти в три раза. Что тебе стоит хоть иногда разговаривать с ней?

— Она не сестра мне! — выкрикивает сын и бледнеет. Только уши полыхают кумачовым цветом.

— Что ты сказал? — я обманчиво спокоен, но внутри взрываются бомбы и воет сирена, и мне большого труда стоит сдержаться.

— Ты сам знаешь, что это правда! — он не сдаётся. От невиданной храбрости его аж качает. Синяя жилка на шее бьётся неровным пульсом. Бешено пульсирует. Ему сейчас страшно, но он мой сын. А Любимовы уж если идут ва-банк, то не сворачивают. — У нас… матери разные!

Я внимательно смотрю на него. Пристально. Это почти игра в гляделки.

— Ну и что? — я пытаюсь остудить котёл со смолой, что кипит у меня в груди. — Можно подумать, ты недавно сделал открытие. Но до этого ты как-то лояльнее к ней относился. А по-настоящему стал себя вести, как скотина, в последний год. Что тебя так поразило? Что заставило по-другому посмотреть на тех людей, что тебя окружают? Ты ведёшь себя так, будто мы все враги и хотим тебя обидеть, ущемить, сделать больно. Это не так.

Илья мотает головой и снова сжимает губы. Я опять не смог до него достучаться. В который раз.

— Вот что. Давай попробуем по-другому. В конце концов, тебя никто не заставляет, как ты выразился, возиться с Катей. Не хочешь с ней общаться — не надо. Я поговорю с ней, чтобы… она попыталась обходить тебя стороной. Хотя бы временно. Тебе кажется, что я тебя ущемляю? Хорошо. Можешь не умываться, не завтракать, не спускаться к ужину. Поживи так, как тебе хочется. Хоть из постели сутками не вылезай. Не уверен, что тебе нужна именно такая свобода, но я готов рискнуть. И ещё. Ива сказала, что ты можешь приходить в её дом, если тебе это так нужно. Она не будет препятствовать и мешать тебе. Навязываться не станет.

Илья вскидывает голову. Недоверчиво смотрит на меня. Он поражён, но признаваться в этом — выше его достоинства. Молчит. Кадык дёргается, выдавая его волнение.

— Но походы в чужой дом будут происходить при одном условии: ты будешь говорить об этом честно, чтобы я мог предупреждать Иву. Или делай это сам — телефоном пользоваться умеешь. Давай попробуем ещё и так наладить хотя бы подобие нормальных отношений.

Я встаю с лавочки и, не оглядываясь, иду к песочнице.

— Папа! Посмотри, какую мы башню со Светой сделали! — сверкает глазами Катька, а у меня сжимается сердце: вот как, как можно её ненавидеть? За что?..

Я улыбаюсь и собираюсь восхититься их творчеством. Но в это время звонит телефон. Ива. Наконец-то она решила мне перезвонить.

— Как освободишься, позвони мне, — Никита высаживает меня там, где я попросила. Киваю ему рассеянно. Мыслями я уже далеко от него. И как только машину покинула, сразу почувствовала себя лучше.

Нет, он не давил на меня, не приставал — вёл себя очень корректно и культурно. Наверное, я просто предвзята. Не могу верить ему до конца. Мой внутренний ёжик сопротивляется.

В его внимании мне чудится подвох. Но если ему что-то нужно, он не отстанет. Может, поэтому я принимаю простое решение: пусть находится рядом, если хочет, но на моих условиях. Это я буду решать, как близко он сможет подобраться ко мне.

Проверяю телефон и обнаруживаю звонок от Андрея. Чувствую, как к щекам приливает кровь. Прислушиваюсь к себе. Кладу на чашу весов двух мужчин, что волею судьбы оказались со мной рядом.

Никита — милый и контактный, приятный и красивый. Относится ко мне хорошо. Хотя бы внешне. Я ему явно интересна. Не понятно, с какими целями, но это всё же интерес.

Андрей — резкий и в чём-то неприятный. Отталкивающий даже. Он… тоже привлекателен. Но красота его — мужская, зрелая, устоявшаяся. Что-то есть в нём притягательное. Я невольно иду на этот зов. И он кажется мне честнее, прямолинейнее. Тот поцелуй… это желание обладать. Ничего фальшивого в том яростном поцелуе не было. Никаких обманчивых обещаний или глупых слов. Всё прозрачно и чётко.

И то, как он повёл себя с сыном, мне понравилось. Не каждый сможет попросить прощения, чтобы завоевать доверие мальчика. Андрей не боялся показаться смешным или жалким. Не боялся признаться в ошибках. И это подкупало.