Чтобы опровергнуть рефлекторно повторяемые аргументы насчет непомерно высоких издержек социального дистанцирования, Картер насобирал столько данных по всем углам и закоулкам Белого дома, что один высокопоставленный чиновник Министерства здравоохранения прозвал его «человеком дождя»[29]. Он еще предъявит своим критикам статистику, свидетельствующую, в частности, о том, что по выходным, когда дети не в школе, уличная преступность ниже, чем в будни. «Недаром же ФБР хранит все эти данные, — говорил он себе. — Пик преступности среди малолетних приходится аккурат на 15:30 в будни. Всё потому, что они перед этим целый день сидят в клетке и тихо сходят с ума». Он еще покажет своим критикам, сколько именно домохозяйств будет реально нуждаться в помощи по части присмотра за детьми, — на порядок меньше, чем им представляется. В период летних каникул пользоваться услугами программ детского школьного питания продолжает лишь 2,6 миллиона детей по всей стране: вот эта цифра, а вовсе не число записанных на получение ланчей по школьной программе, как раз и отражает реальное количество школьников, лишенных доступа к нормальному питанию! Также он предъявил всем результаты заказанного Лизой Кунин анкетирования родителей детей, кормящихся в школах: лишь одна седьмая часть, или 2,8 миллиона из них ответили, что при отсутствии школьного питания они с трудом смогут прокормить своих детей. Если школы закрыть, резюмировал Картер, проблемы с пропитанием возникнут вовсе не у 30 миллионов детей, как утверждают оппоненты, а менее чем у трех миллионов, а в таком масштабе ее можно решить элементарно с помощью выпуска дополнительных талонов на получение продовольственной помощи по линии социальной защиты.

Подобные вещи он проделывал раз за разом: берешь проблему, кажущуюся всем неподъемной, — и показываешь ее раздутость, ужимаешь до базового уровня, на котором она, как всем тут же становится очевидно, оказывается вполне решаемой. Однако и это не помогало побороть глубоко засевшее в сознании людей ощущение, будто закрывать школы или иным образом вмешиваться в социальную жизнь американцев ради сдерживания пандемии нецелесообразно, поскольку издержки никоим образом не окупятся.

В какой-то момент они с Ричардом едва было не сдались. Но по здравом размышлении решили просто изменить тактику и начать взывать не к рассудку, а к сердцам людей, чтобы их переубедить. Точнее сказать, они поняли, что путь к умам лежит через сердце: тронешь душу — стронется и сознание. Картер прекратил всякие попытки достучаться до сознания и начал апеллировать к эмоциям, то есть, скажем, так: вместо аргументации он стал рассказывать историю. История его, если коротко, сводилась к тому, что смерть ближнего оставляет в душе зияющую дыру, особенно если смерть можно было предотвратить, а умерший — ребенок. Он просил слушателей еще раз представить себе обстановку во время последней страшнейшей пандемии, но не умозрительно, а в эмоциональном плане. Он выводил на экран душещипательную фотографию нарядной девочки девяти лет, со светлой улыбкой идущей в церковь на первое причастие. Затем описывал, что этой девочке и массе других детей вскоре суждено будет пополнить штабеля неприбранных трупов у моргов. Он даже показывал детское фото своей матери и пересказывал с ее слов историю их соседки. У женщины было четверо детей-погодков. После смерти трех подряд гробовщик пообещал, что четвертого похоронит бесплатно. По правде говоря, мать Картера родилась в 1928 году, но ему важна была правдивость не фактов, а истории — в ней же он ничуть не сомневался.

История, которую могла бы поведать в своей книге Лиза, имела бы своей кульминацией переломное по своей сути двухдневное совещание 11–12 декабря 2006 года. Именно тогда прогремел последний и решительный бой по поводу новой, хотя и древней как мир, стратегии борьбы с эпидемическими заболеваниями. Там, в большом конференц-зале обшарпанного отеля при аэропорте Атланты, собрались чиновники здравоохранения со всей страны, а также представители тяжеловесов частного бизнеса и авторитеты из академических кругов, включая самого Д. А. Хендерсона. Наиболее ярыми критиками идеи социального дистанцирования, а особенно закрытия школ, выступили чиновники местных органов здравоохранения, что и неудивительно, поскольку именно им предстояло претворять в жизнь эти стратегии, а затем собирать шишки за все накладки.

К тому времени Ричарду, Лизе и Картеру удалось привлечь на свою сторону и кое-кого из CDC, включая главу подразделения глобальной миграции и карантина Марти Сетрона. Поддержку им, однако, пообещали лишь на определенных условиях. Главнейшим из этих условий как раз и было — заинтересовать стратегией собравшихся в большом зале обшарпанного отеля при аэропорте. А потому, так или иначе, нужно было продать им эту стратегию.

Картер выступал перед собранием целых полчаса, после чего уступил место на трибуне Марти, который, как-никак, всё-таки был общепризнанным экспертом по борьбе с заболеваниями. После того как Марти закончил говорить, от работников здравоохранения с мест посыпались типичные возражения. Именно тогда Картер и шепнул на ухо Марти подсказку: «Вот и спросите, а что бы они сами предприняли». Перед этим он успел подготовить Марти именно к этому моменту. «Вот у вас лично есть дети или внуки?» — спросил Марти. Лес поднятых рук. «Если вдруг случится пандемия хоть близко подобная той, что разразилась в 1918 году, вы сами отправите их в школы?»…

Один гость, вроде бы из Флориды, поднял было руку, но, увидев, что остается в одиночестве против большинства, быстро ее спрятал. «Так что ж, выходит, — одни лишь дети бедняков вынуждены рисковать здоровьем и жизнью ради школьного ланча? — спросил Картер. — А не проще ли поискать иной способ их накормить, лишь бы и они тоже оставались сидеть по домам, а?»

Именно в этот момент Лиза почувствовала, что до людей наконец-то дошло. Они перестали ощущать себя борцами за социальную справедливость и просто вспомнили о том, что они сами родители. Конечно же, в случае реального риска смертельного заболевания они запретили бы своим детям ходить в школу! Вот он, момент истины, подумала Лиза, и они с Картером переглянулись, как бы обмениваясь поздравлениями: «С победой!» И с того самого момента в CDC взяли на вооружение всевозможные формы социального дистанцирования в качестве наиболее действенного средства борьбы с будущими эпидемиями, поскольку сумели наконец разглядеть очевидное.

Картер, не откладывая дела в долгий ящик, проник в Центры контроля заболеваемости и закрепил успех, полностью переподчинив их новой идее. На следующее же утро по завершении гостиничного совещания он облачился в типичный наряд сотрудника CDC — спортивные сандалии, штаны цвета хаки и рубаху вольного кроя и расцветки — и прибыл на парковку кампуса CDC в Атланте, где Лиза выдала ему значок сотрудника и провела в кабинет Марти Сетрона. Сам Марти только что отправился в Европу на горнолыжный курорт. Картер, усевшись за его стол, набрал номер Ричарда и, консультируясь с коллегой по телефону, написал новую политику CDC, требующую соблюдения социальной дистанции в случае любой пандемии. Характер вмешательств и строгость мер, конечно, будут зависеть от тяжести заболевания и серьезности угрозы. Рекомендации CDC предусматривали, к примеру, закрытие школ только в том случае, если без этого количество случаев с летальным исходом среди американцев могло, согласно прогнозам, превысить 450 000. Но закрытие школ и социальное дистанцирование детей и взрослых, включая запрет массовых скоплений и иные вмешательства, с того дня становились краеугольным камнем будущей стратегии борьбы с пандемией в США — да и не только в США. «CDC — ведущее агентство здравоохранения в мировом масштабе, — сказала Лиза. — Когда CDC что-нибудь публикуют, это адресовано не только США, но и всему миру».