Из Белого дома на происходившее взирали с недоуменным недоверием. Разработчики политики биологической защиты населения не могли взять в толк, как и почему CDC и другие федеральные агентства, обязанные реагировать на угрозу пандемии, вдруг перешли от полного и безоговорочного неприятия идеи закрытия школ и социального дистанцирования к столь же полному ее приятию и признанию. Кену Стэйли, осуществлявшему общее руководство работой группы планирования стратегии противодействия пандемии, в конце декабря 2006 года вдруг позвонили из CDC. «Звонят и говорят: „Мы просто хотим убедиться, что вы там не против всего того, что мы тут затеяли“, — вспоминал Стэйли. — Спрашивают, не против ли мы, будто это изначально их, а не наша идея. Я спрашиваю: „А как так случилось-то, что вы до этого додумались?“ Мне говорят: „Ну так мы тут с Картером посидели и решили, что…“». Позже Стэйли догадался, что там реально произошло. «Картер туда внедрился под прикрытием, — сказал он. — Типа он такой местный чувак из смежного отдела, который занимается этим делом, вот и заглянул к ним посоветоваться, а то что-то он совсем зарылся в своих расчетах, — и так им там мозги запудрил, что они даже и не вспомнили, что он из Белого дома». Когда Стэйли и прочие ознакомились с готовящейся к публикации новой стратегией CDC, то единственным ее отличием от предложенной ими самими было название: «Целевое многослойное сдерживание» в CDC предпочли заменить на «Руководство по смягчению последствий на местах». «Вот на что Картеру было точно плевать, так это на название, — сказал Стэйли. — Пусть меняют, главное — чтобы прониклись идеей так, будто она их собственная».

Картер давно покинул здание CDC, а Лиза Кунин всё продолжала пребывать в полном изумлении от невероятности того, что произошло. «Он же из Белого дома! — сказала она. — И никто об этом не вспомнил и даже не заподозрил, что он тут у нас не работает. В жизни такого не видела ни до, ни после, — чтобы человек со стороны вот так пришел и запросто проник в недра разработки какой-нибудь политики CDC». Главный фокус Картера был в том, что он ни словом не обмолвился, кто он и откуда, — да уж если на то пошло, он там никому толком даже и не представился. «Прибыл инкогнито — и отбыл инкогнито, — сказала Лиза. — Люди даже не знали, как правильно произносится его фамилия — то ли „Михер“, то ли „Мечер“, — а Картер никого ни разу не поправил». (Действительно, какая разница? Главное, что он сам знает: его фамилия «Мехшер».) А как только он перестал показываться в CDC, все тут же позабыли о его существовании. К февралю 2007 года, когда CDC опубликовали новую стратегию, на вопрос о том, кто ее написал, там любой с уверенностью ответил бы, что кто-то из своих, из CDC. Может, сам Марти Сетрон, а может — кто-то из его отдела.

Это беспокоило Лизу. Если в один прекрасный день выяснится, что новая стратегия спасла миллионы жизней при какой-нибудь неведомой страшной пандемии, никто и никогда не узнает, откуда именно пришло спасение. Она же считала, что мир должен знать. А потому на обложке официального издания новой стратегии CDC ее стараниями появилось сверстанное шрифтом настолько мелким, что без сильной лупы его было и не разобрать, упоминание первоначального названия стратегии — «ЦМС». И всю их электронную переписку с Картером она бережно сохранила. «Занятно жизнь складывается, — писал он ей в одном письме. — Всегда чувствовал себя во всем этом немного ребенком, но ведь взгляд глазами ребенка — с трепетом и без твердой точки зрения — как раз и способствовал тому, что я оказался хоть чем-то полезен. Мне ни разу не пришлось от чего-либо отвыкать и переучиваться».

* * *

Через два месяца после публикации новой пандемической стратегии CDC Лора Гласс, теперь уже шестнадцатилетняя, вернулась в Вашингтон, на этот раз для участия в финале нового «Конкурса молодых ученых-эпидемиологов». Ее мама каким-то образом прознала о появлении столь подходящего по тематике соревнования и посоветовала Лоре заявиться на него со своим школьно-ярмарочным проектом, а заодно развеяться в столице. На гигантских пенопластовых щитах она каллиграфическим почерком вывела отточенную теперь до совершенства формулировку своей миссии: «Нельзя ли применить старейшую стратегию социального дистанцирования по-новому — к целевым возрастным группам и зонам высокого риска передачи инфекции в сети социальных контактов — и за счет этого ограничить распространение болезни?» А под этим вопросом она предлагала жюри ознакомиться со всеми этапами и результатами проделанной ею работы. Лора объясняла компьютерную модель, которую помогала строить, рассказывала о результатах проведенных ею опросов жителей Альбукерке и Нью-Мексико и озвучивала выводы, к которым приводили полученные ею при помощи модели результаты. «Я выяснила, что, если закрыть школы плюс обязать дошкольников и школьников всех возрастных категорий сидеть по домам, эпидемия, от которой иначе пострадало бы 65 % населения, затронула бы почти на 80 % меньше людей, — писала она. — Если же дополнительно к этому еще и взрослые оградят себя от любых контактов, кроме жизненно необходимых по месту работы, эпидемия даже столь высокоинфекционных штаммов может быть полностью погашена!»

Призового места ей почему-то не присудили. Конечно, члены жюри не критиковали ее прямым текстом за привлечение к работе отца… Но неодобрение в их интонациях она уловила явственно. Боба это обеспокоило сильнее, чем саму Лору, но она всё равно считала такое отношение к себе несправедливым. Все, кто добрался до финала научного конкурса, так или иначе создавали свои проекты не без помощи кого-нибудь из взрослых наставников. Просто так случилось, что ее научным руководителем оказался не кто-то, а собственный отец. «Мне ничуть не обидно, — сказала она. — Помню только, что они закидали меня там вопросами на засыпку, а я отвечала на них хуже, чем следовало бы». На следующий год она отправилась в колледж и решила изучать гуманитарные дисциплины, а не естественные науки, в которых отчасти разочаровалась. Впрочем, к тому времени эпидемиология в ее услугах более и не нуждалась: всё, что она успела усмотреть в самой глубине зазеркалья первого и последнего своего научного проекта, было теперь утверждено в качестве официальной политики правительства США и стремительно распространялось из первичного очага CDC по всему миру.

Картер наблюдал, как из Белого дома один за другим линяют через черный ход люди эры Буша. «Второй его срок был на исходе, и они понимали, что для них всё кончено, — сказал он. — Вот я лично слишком поздно осознал, что смышленые люди делают ноги пораньше, чтобы успеть занять места получше». Ричард и Раджив покинули команду задолго до выборов. Затем ушел Джеймс Лоулер, молодой военно-морской врач, который и присоединился-то к их маленькой группе ближе к концу президентства Буша. Его работа среди прочего включала высмеивание их ситуации. В коридоре при входе в офис он регулярно вывешивал карикатуры, на которых, по его словам, «выставлял нас такими, какими нас видят люди». Ричард был представлен в образе мистера Всезнайки из мультиков про Роки и Бульвинкля. Картер — в образе Иоанна Крестителя в набедренной повязке, проповедующего, стоя по колени в воде, скорое пришествие Спасителя от всех пандемий. С уходом Лоулера от старой доброй группы остались одни его карикатуры. А после избрания Обамы во всем старом административном здании и вовсе не осталось ни капли человеческого.