Женщина по-прежнему молчала, но пистолет опустила. Сол увидел, как дрогнули ее плечи, и подумал — не плачет ли она.

— Ну что ж. — Он слегка коснулся ее руки, — возможно, я и смогу вам помочь. Может, вдвоем нам удастся как-то разумно истолковать это безумие. Пойдемте отсюда, из этого дома. В нем пахнет смертью.

* * *

Дождь прекратился. В саду пахло мокрыми листьями и землей. Девушка провела Сола к дальней стене каретного сарая, к дыре, прорезанной между старой чугунной решеткой и новой стальной сеткой. Он протиснулся в эту дыру вслед за ней. Сол заметил, что она сунула пистолет в карман своего белого плаща. Они пошли по переулку; гаревая дорожка тихонько похрустывала у них под ногами. Вечер был прохладный.

— Откуда вы узнали? — спросила она.

— Догадался.

Они дошли до улицы и некоторое время стояли молча.

— Моя машина там, у парадного входа.

— Да? А как же вы меня увидели?

— Я заметила вас, когда вы проезжали мимо. Вы очень пристально вглядывались и почти остановились перед домом. Когда вы завернули за угол, я пошла сюда, чтобы проверить.

— Гмм... Из меня получился бы паршивый шпион.

— Вы действительно психиатр?

— Да.

— Но вы не из здешних мест.

— Нет, из Нью-Йорка. Я иногда работаю в клинике Колумбийского университета.

— Вы — американский гражданин?

— Да.

— А ваш акцент, он что... немецкий?

— Нет, не немецкий. Я родился в Польше. Как вас зовут?

— Натали. Натали Престон. Мой отец был... Ну, вы все это знаете.

— Нет, я очень мало знаю. Вот в данный момент я знаю только одно с полной уверенностью.

— Что? — Лицо молодой женщины казалось очень напряженным.

— Что я умираю с голоду. Ничего не ел с самого утра. Только выпил чашку жуткого кофе в кабинете , шерифа. Если вы согласитесь поужинать со мной где-нибудь, мы могли бы продолжить беседу.

— Да. Но только при двух условиях, — кивнула Натали Престон.

— Каких?

— Во-первых, вы мне расскажете все, что знаете по поводу гибели моего отца. Все, что может ее как-то объяснить.

— А еще?

— А во-вторых, если вы снимете эту вашу промокшую шапочку, когда мы будем есть.

— Согласен.

* * *

Ресторан назывался «У Генри» и располагался совсем недалеко, возле старого рынка. Снаружи он выглядел не очень-то респектабельно: побеленные стены без окон и каких-либо украшений с единственной светящейся вывеской над узкой дверью. Внутри помещение было старым, темным и напоминало Солу гостиницу около Лодзи, где его семья иногда обедала, когда он был еще мальчиком. Между столами бесшумно сновали высокие негры в чистых белых куртках. В воздухе стоял терпкий возбуждающий запах вина, пива и даров моря.

— Чудно, — обрадовался Сол. — Если тут еда такая же вкусная, как запахи, это будет что-то незабываемое.

Их надежды вполне оправдались. Натали заказала салат с креветками, а Сол съел несколько кусков меч-рыбы, поджаренных на вертеле, с овощами и с картофелем. Оба пили холодное белое вино и разговаривали обо всем на свете, кроме того, зачем пришли сюда. Натали узнала, что Сол живет один, хотя и обременен экономкой, оказавшейся наполовину ведьмой, наполовину терапевтом. Он объяснил Натали, что ему никогда не придется обращаться за профессиональной помощью к своим коллегам, пока рядом есть Тима: она не переставала растолковывать ему его же неврозы и искать способы их излечения.

— Значит, у вас нет семьи? — спросила Натали.

— Только племянник — в Штатах. — Сол кивнул официанту, убиравшему тарелки с их стола. — В Израиле у меня кузина и множество более дальних родственников.

Сол узнал, что мать Натали умерла несколько лет назад и что сама девушка сейчас учится в аспирантуре.

— Так вы учитесь в университете на севере? — спросил он.

— Ну, не совсем на севере. В Сент-Луисе. Вашингтонский университет.

— А почему так далеко от дома? В Чарлстоне ведь есть колледж. Один мой приятель некоторое время преподавал в университете Южной Каролины в... кажется, в Колумбии?

— Да.

— Потом есть еще Уоффордский колледж. Это в Южной Каролине, так?

— Правильно, — кивнула Натали. — Есть еще и Университет Боба Джонса в Гринвилле; но отец хотел, чтобы я уехала подальше от Зоны Бедных Белых Хулиганов, как он ее называл. В Вашингтонском университете в Сент-Луисе прекрасная аспирантура по педагогике. Пожалуй, это одно из лучших заведений для человека с дипломом по искусству. Во всяком случае, там мне даже удалось стать стипендиатом.

— Вы — художница?

— Фотограф. Немного занималась кино. Немного рисовала и писала маслом. Вторая специальность у меня — английский. Я училась в Оберлине, Огайо. Приходилось слышать?

— Да.

— В общем, одна моя подруга — она пишет акварелью, и очень хорошо, кстати, зовут ее Диана Гольд, — в прошлом году убедила меня, что мне понравится преподавать. А почему я вам все это рассказываю?

Сол улыбнулся. Официант принес счет; Сол настоял на том, что оплатит его сам, и щедро дал на чай.

— Вы мне так ничего и не скажете? — спросила Натали. В голосе ее прозвучала боль.

— Напротив, — заверил Сол. — Возможно, расскажу вам больше, чем когда-либо кому-то рассказывал. Вопрос только — почему?

— Что почему?

— Почему мы доверяем друг другу? Вы видите, как незнакомый человек вламывается в чужой дом, а два часа спустя мы вот так мило болтаем, славно поужинав. Я встречаюсь с молодой женщиной, которая первым делом наставляет на меня пистолет, а через пару часов я готов поделиться с ней чем-то таким, что оставалось невысказанным много лет. Почему так, мисс Престон?

— Зовите меня Натали. И я могу объяснить только то, что сама чувствую.

— Объясните, пожалуйста.

— У вас честное лицо, доктор Ласки. Возможно, «честное» — это не то слово. Неравнодушное лицо. В вашей жизни было много печали... — Натали остановилась.

— У всех в жизни много печали, — тихо сказал Сол.

Темнокожая девушка кивнула.

— Но некоторых людей это ничему не учит. Вас, мне кажется, жизнь многому научила. Это... Это видно по вашим глазам. Я не знаю, как яснее выразиться.

— Значит, на этом мы основываем свои суждения и само наше будущее? — спросил Сол. — Судим по глазам человека?

Натали взглянула на него.

— А почему нет? У вас есть лучший способ? — Это не был вызов, просто серьезный вопрос. Ласки медленно покачал головой.