— Нет, Пожалуй, лучшего способа нет. По крайней мере, для начала.

* * *

Они поехали из исторической части города на юго-запад; Сол катил в своей взятой напрокат «Тойоте» за зеленой «Новой» девушки. Они пересекли реку Эшли по Семнадцатому шоссе и через несколько минут остановились в районе, называющемся Сент-Эндрюс. Дома здесь были белые, обитые досками, район приличный, но населенный в основном рабочим классом. Сол остановился на подъезде к дому за машиной Натали Престон.

Внутри дом был чистый и удобный — настоящий дом. Большую часть места в небольшой гостиной занимало тяжелое старинное кресло и такая же тяжелая софа. В камине все было готово, чтобы зажечь огонь; белая каминная доска уставлена горшками со шведским плющом и многочисленными семейными фотографиями в металлических рамах. На стенах тоже висели фотографии, но то были скорее произведения искусства, а не семейные сценки. Сол переходил от фотографии к фотографии, пока Натали включала везде свет и развешивала свое пальто.

— Ансельм Адаме. — Сол пристально вгляделся в потрясающую черно-белую фотографию небольшой деревни в пустыне и кладбища, отсвечивающего при свете бледной луны. — Я про него слышал.

На другой фотографии тяжелые волны тумана накатывали на город на холме.

— Майнор Уайт, — подсказала Натали. — Отец был знаком с ним где-то в начале пятидесятых.

Тут же висели фотографии Имоджин Каннингам, Себастьяна Милито, Джорджа Тайса, Андре Кертеша и Роберта Франка. Картина Франка заставила Сола остановиться. Человек в темном костюме и с тростью стоял на крыльце старинного дома или отеля. Лестничный пролет, ведущий на второй этаж, скрывал его лицо. Солу захотелось сделать два шага влево и посмотреть на это лицо.

— Жаль, что я не знаю имен, — сказал он. — Они, наверно, известные фотографы?

— Некоторые из них — да, — ответила Натали. — Эти литографии теперь, наверно, стоят в сто раз дороже, чем тогда, когда отец покупал их, но он их ни за что не продаст. — Она замолкла.

Сол взял в руки снимок — негритянская семья на пикнике. У женщины была теплая улыбка и короткие черные волосы, завитые в стиле начала шестидесятых.

— Ваша мать?

— Да, — кивнула Натали. — Она погибла в глупой катастрофе в июне шестьдесят восьмого. Два дня спустя убили Роберта Кеннеди. Мне тогда было девять лет.

На фотографии маленькая девочка стояла на складном столике и улыбалась, глядя на отца. Рядом Сол заметил портрет отца Натали, когда он был постарше, — серьезный и довольно красивый мужчина. «Тонкие усики и светящиеся глаза делают его похожим на Мартина Лютера Кинга, — подумал Сол, — только без этих свисающих щек».

— Прекрасный портрет, — сказал он.

— Благодарю вас. Я сделала его прошлым летом. Сол оглянулся.

— А нет фотографий, сделанных вашим отцом?

— Это здесь. — Натали провела его в столовую. — Папа не хотел, чтобы они висели рядом с другими.

На длинной стене над кабинетным пианино, напротив стола, помещались четыре черно-белые фотографии. Две из них были этюды — игра света и тени на стенах старых кирпичных домов. Одна — очень широкая перспектива: необычно освещенный пляж и дальше — море, уходящее в бесконечность. На последней была изображена дорожка в лесу; все в целом представляло собой решение сложной задачи соотношения плоскостей, света, тени и композиции.

— Потрясающе! — воскликнул Сол. — Только здесь нет людей.

Натали тихо рассмеялась.

— Верно. Папа делал портреты ради хлеба насущного, поэтому он говорил, что ни за что не согласится заниматься этим еще и как своим хобби. И потом, он был очень застенчивым человеком. Он не любил снимать откровенные фотографии, на которых были люди, и всегда настаивал, чтобы я заручалась письменным разрешением, когда делала такие снимки. Отец терпеть не мог вторгаться в чью-то личную жизнь. И вообще папа был... ну как вам сказать... слишком стеснительным. Если надо было заказать пиццу с доставкой, он всегда просил меня, чтобы я позвонила... — Голос Натали дрогнул, и она на секунду отвернулась. — Хотите кофе?

— Да. Кофе — это хорошо.

Рядом с кухней находилась фотолаборатория. Первоначально это, вероятно, была кладовка для провизии либо вторая ванная комната.

— Это здесь вы с отцом проявляли фотографии? — спросил Сол. Натали кивнула и включила красную лампочку. В маленькой комнате царил образцовый порядок: увеличитель, склянки с химикалиями — все стояло на своих местах на полках, и на всем были надписи. Над раковиной на нейлоновой леске висело восемь или десять фотографий. Сол стал их рассматривать. Это все были фотографии дома Фуллер, сделанные при разном освещении, в разное время суток и с разных точек.

— Ваши ?

— Да. Я знаю, что это глупо, но все же лучше, чем просто сидеть в машине целый день и ждать, когда что-нибудь случится. — Она пожала плечами. — Я наведываюсь в полицию и в контору шерифа каждый день, но от них никакой помощи. Вам со сливками? С сахаром?

Сол отрицательно покачал головой. Они перешли в гостиную и сели у камина — Натали в кресло, Сол на софу. Чашки для кофе были из такого тонкого фарфора, что казались прозрачными. Натали поправила поленья и растопку и зажгла огонь. Поленья загорелись сразу и горели хорошо и ровно. Некоторое время они сидели молча, глядя на пламя.

— В прошлую субботу я с друзьями покупала в Клейтоне подарки к Рождеству, — сказала наконец Натали. — Это пригород Сент-Луиса. Потом мы пошли в кино... Смотрели «Пучеглазого», с Робином Уильямсом. В тот вечер я вернулась в свою квартиру в университетском городке около одиннадцати тридцати. Как только зазвонил телефон, я поняла: что-то случилось. Не знаю, почему. Мне часто звонят друзья, и довольно поздно. Фредерик, например, обычно освобождается в своем компьютерном центре после одиннадцати, и ему иногда приходит в голову пойти куда-нибудь, поесть пиццы или еще что-то. Но на этот раз звонок был междугородный, и я поняла, что новости дурные. Звонила мисс Калвер, наша соседка. Они с мамой были хорошими подругами. В общем, она все твердила, что произошел несчастный случай; все время повторяла это выражение, — «несчастный случай». Только через минуту-две я поняла, что папа мертв, что его убили. Я вылетела в воскресенье первым рейсом. Здесь все было закрыто. Я позвонила в морг еще из Сент. — Луиса, но когда сюда добралась, двери морга оказались заперты, и мне пришлось бегать вокруг здания и искать кого-нибудь, кто впустил бы меня. Они не были готовы к моему приходу. Хотя мисс Калвер встретила меня в аэропорту, она, не переставая, плакала и поэтому осталась в машине. То, что я увидела, не было похоже на папу. Еще меньше это было похоже на него во вторник, во время похорон, со всей этой косметикой. У меня в голове все перепуталось. В воскресенье никто в полиции не знал, что происходит. Они пообещали, что вечером мне позвонит детектив Холман, но он позвонил только в понедельник после обеда. Вместо этого шериф графства, мистер Джентри пришел в морг еще в воскресенье. Потом он подвез меня домой и попытался ответить на некоторые мои вопросы; все остальные задавали вопросы мне. В общем, в понедельник приехали тетя Лия и мои кузины, и мне некогда было подумать до самой среды. На похороны пришло множество народу. Я как-то забыла, что отца в городе очень любили. Собралось множество коммерсантов и просто людей из Старого Города. Пришел шериф Джентри. Тетя Лия хотела остаться со мной неделю-другую, но ее сыну, Флойду, нужно было возвращаться в Монтгомери. Я сказала ей, что со мной все будет в порядке. Пообещала приехать на Рождество... — Натали замолчала. Сол сидел, наклонившись вперед, сцепив руки. Девушка глубоко вздохнула и махнула куда-то в сторону окна, выходящего на улицу. — Мы с отцом всегда наряжали елку в это воскресенье. Получается довольно поздно, но папа говорил, что это доставляет больше удовольствия, чем когда елка торчит в комнате неделями. Мы обычно покупаем ее на улице Саванна. Знаете, в субботу я купила ему рубашку. Красную, в клетку. Не знаю, почему, но я привезла ее с собой. Просто не знаю, почему я это сделала. Мне придется отвезти ее назад. — Она замолчала и опустила лицо. — Извините меня, я сейчас... — Натали быстро встала и вышла на кухню.