Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но ты тогда зачем продолжаешь копать?
Я улыбнулся. Как бы ему сказать…
— Я хочу защитить Ронцова и остальных. Кроме меня, некому. Я их друг, и они мне верят.
Денисов очень странно на меня взглянул. В глазах этого качка с физиономией арийского солдата читалось… уважение?
— Благородно. Знаешь, Соколов, несмотря ни на что, с тобой приятно работать.
Я не удержался и тихонько рассмеялся.
— Скажи, Костя, а если мой род внезапно вернет себе Осколок. Ну, допустим, совершит моя семья какой-нибудь великий подвиг, и сам император нас им одарит. Что тогда? Я все равно буду в твоих глазах второсортным аристократишкой?
— А разве тебя заботит, что я о тебе думаю?
— Мне интересен ход твоих мыслей. Пытаюсь понять, как думают люди вроде тебя. Это полезно.
Денисов пожал плечами.
— Если император решит, что твой род достоин такой чести, то кто я такой, чтобы оспаривать его волю?
Вот как. Значит, Костик у нас был предан императору всей душой. Что ж, похвально. На месте Его величества я бы таких ребят ценил.
— Но ты же в курсе, что в утрате Осколка виноват мой прадед. И я, и мой отец и даже мой дед — все патриархи оказались заложниками ошибки предка. В твоих глазах дети должны отвечать за деяния предков?
— Таков мир, Соколов, — с печалью отозвался Денисов. — Его законы жестоки, но это наш мир. Справедливости и равенства не существует, это все сказки. Люди не равны и не рождаются равными. Хорошим часто не везет, а плохие получают все. Ошибка одного нередко губит сотни. Встречают по одежке, титулу и репутации. И мы с тобой ничего не сможем сделать, чтобы все это изменить. И чем быстрее ты это поймешь, тем больше шансов, что сможешь выплыть и вытащить свой род из затруднительного положения.
Вот что мне все же нравилось в этом парне, так это его непробиваемая честность. Всегда нес именно то, что было на уме. Не стыдился убеждений, не юлил. Рубил правду-матку так, что щепки летели.
— Тогда идем обратно во Флорариум, — улыбнулся я. — Будем делать закладку.
— Что делать?
Я отмахнулся.
— Пролетарский жаргон. Не вникай.
— Странный ты, Соколов, — открывая калитку, сказал Денисов. — Хоть и из обедневшего рода, но явно неплохо образован. В радио соображаешь, по учебе быстро все схватываешь, стихи английские цитируешь…
Я чуть не прыснул. Да-да. Стихи великого канадского “поэта” Билли Тэлента. Хотя песня и правда хороша.
— И что?
— А потом выдаешь какие-то перлы, смысла которых я понять не могу. Словно ты из другого города приехал.
— Можно и так сказать, — отозвался я. — Много общался с простолюдинами, понабрался всяких глупостей… Так, стоять.
Денисов резко затормозил позади меня. Скрипнул снег под ботинками.
— Видишь? — понизив голос, я кивнул в сторону деревьев, где в роковую ночь прятался Малыш, охраняя пути отхода. — Тот мужик с лопатой.
— Да. Вижу. Ну так что, брать его будем?
Я прикинул расстояние. От нас до таинственного незнакомца в рабочей робе было метров тридцать. Все бы хорошо, но бежать придется по глубоким сугробам, а где-то там еще и пряталась низкая оградка с пиками — можно было легко на нее напороться.
— Идем в сторону Флорариума. Пусть плетется за нами, — решил я. — Как выйдем на удобную для бега дорожку, постараемся его перехватить.
— Пару пропустим.
— Хрен с ней.
Денисов тяжко вздохнул, и мы торопливо направились в сторону оранжереи. И в этот момент в мою голову прорвался голос Сперанского.
“Миша, етить твою налево! Где тебя черти носят?”
“Я занят”.
“Ты и должен быть занят! Но здесь, на докладе!”
“Попросись прийти последним. Скажи, я застрял в лазарете”, — взмолился я. — “Я приду, обещаю”.
“А ты и правда в лазарете? Что-то случилось?”
“Нет, конечно. Я по другому делу бегаю. Потом расскажу. Но всем растрепли, пожалуйста, что мне стало нехорошо и голова закружилась”.
“В этот раз ты не отвертишься”, — не сдерживая ярости, предупредил лекарь. — “Быстро все доделывай и пулей в аудиторию!”
Он исчез из моей головы так же внезапно, как и возник. Мы с Денисовым тем временем добрели до мостика, и как раз в том месте, где дорога изгибалась почти под прямым углом, смогли обернуться.
Мужик шел за нами по ровной утоптанной тропинке. Непринужденно курил, закинув лопату на плечо, словно просто прогуливался и выискивал плохо утрамбованные сугробы.
— Пора, — шепнул я Денисову.
Боевик резко развернулся и ринулся на преследователя.
Глава 15
Все случилось очень быстро, но время для меня замедлилось.
Денисов, казалось, обезумел. Рванул с места, словно гепард — удивительно шустро для здоровяка его комплекции.
Следивший за нами мужик замешкался с секунду-другую, но, поняв намерение моего спутника, выронил окурок, отшвырнул лопату и устремился в противоположном от Денисова направлении.
Значит, и правда бродил тут по нашу душу, зараза такая.
Я тоже побежал — но, увы, ни длины моих ног, ни скорости не хватало, чтобы догнать хотя бы Денисова. Серьезно, этому парню надо было идти не в Аудиториум, а к Олимпиаде готовиться. Правда, я не был уверен, что в этом мире возродили Олимпийские игры…
— Стой, сволочь! — орал Денисов, перелетая через сугробы как через барьеры. — Стой, а то хуже будет!
“Дворник” тоже оказался не промах — припустил так, что расстояние между ним и Денисовым не особо сокращалось. Да еще в довершение ко всему свернул с широкой расчищенной аллеи и пустился через парк. Не знаю, как у него это выходило, но в снег он почти не проваливался. В отличие от Денисова — Константин увязал почти на каждом шагу, отчего ругался все громче и злился все сильнее.
Я бежал за ними, но, добравшись до места, где они свернули в сугробы, попытался сориентироваться и прикинуть, куда именно мог удирать наш преследователь. Ну, в конечном итоге все равно он от нас никуда не денется — все же мы были на острове. Но вот спрятаться где-нибудь… Судя по всему, территорию Аудиториума он знал получше нас.
Вконец осатаневший Денисов прибавил в скорости — возможно, воспользовался заклинанием усиления, но и мужик в спецовке хорошо оторвался. Я пустился в обход.
“Знаешь, что там дальше за местность?” — спросил меня ментально Константин.
“Нет. Еще не бывал там”.
Вдали за за деревьями мелькали какие-то низкие одноэтажные постройки. Возможно, даже каменные
