Штурман возвращается в свое жилище, вздыхая как поруганный пророк.

А Селеста стоит и не двигается. Ветер треплет ее красную рубашку, обращая ее вытянутую фигуру в подобие флага. Ее молчание гораздо громче сомнений Якоба.

История просачивается из больницы и добирается до самого причала. По дороге она обрастает подробностями. Потому что людям нужно о чем-то говорить за уборкой последствий урагана. И они говорят — о черноглазой русалке, продырявленной пулями как решето, которая уже оправилась от ран. Говорят, она вынослива, будто сделана из стали. Красивая и жестокая, как все морские существа.

Лишь одному кряжистому мужичку, набивающему резиновые заплатки на дыры в своем корыте, не до сказок. Он воспользовался суматохой, возникшей после бури, чтобы оттащить свою рыбацкую лодку как можно дальше от капитана порта, проклиная жестокую удачу. Он едва добрался сюда живым. Должно быть, боги меня ненавидят, думает Вильям Феррис, которого все, кроме его кредиторов, называют Билли-бой. Они ненавидят меня, потому что я с каждым сезоном становлюсь все злее и безжалостнее. Хотя нет, думает он, глядя, как очередная дыра в днище исторгает пузыри воздуха в воду, в которой он стоит по колено. Они меня наказали за то, что я неправильно назвал свою лодку. Даже жена говорила мне, что такое название — плохая примета. Чуть ли не проклятье. Так что я сам виноват.

Но мне так нравилось, как это звучит — «Море тени», думает Билли-бой.

Когда-то это было больше, чем просто название. Мне казалось, что я держу море в своих руках, что я гроза всего сущего — даже небес. У меня было ощущение настоящей власти.

Изначально Билли-бой выиграл лодку в покер и долго не мог решить, что с ней делать. Лодка стояла без имени, и люди уже начали думать, что ее никогда не спустят на воду. А потом в местном баре какой-то умник-студент рассказал своей подружке, что в Древнем Риме моряки, прежде чем плыть за Гибралтар, готовились к смерти. Потому что за его пределами лежало Mare Tenebrarum, Море Тени, откуда никто не ждал возвращения путешественников. Атлантический океан, где обитали только тени и мгла. Мальчишка рассказывал что-то еще, но Билли-бой больше не слушал. Он расплатился, пошел домой и открыл новую банку краски. На следующий день он спустил лодку на воду, и — к черту суеверных римлян.

Все это было невероятно давно.

— Ух, что я тебе щас расскажу! — гремит голос мужчины, похожего на огромного младенца, и Билли-бой слышит его тяжелые, неуклюжие шаги на борту.

— Ступеньки мокрые! — кричит ему Билли-бой, потому что Французик вечно спотыкается и поскальзывается, как бы своевременно и громко Билли его ни предупреждал. Невзирая на то что Французик старше его на целых шесть лет, а ему всего тридцать один год, капитан-неудачник привык относиться к чумазому светловолосому великану как к бедовому сыну. Как не испытать прилив умиления, когда на тебя смотрят глаза, полные безоговорочного доверия? Временами Французик напоминает ему собаку. Большую, белую, с вечно измазанной в грязи и объедках мордой, которую она неизменно пытается вытереть о твои штаны.

Раздается звук скольжения, громкое «ой-ой!», затем мокрый шлепок, и Арман Перрино падает через открытый люк, приземляясь прямо на Билли-боя. Они поднимаются, и великан по прозвищу Французик смеется, тряся красными щеками. Видимо, он очень торопился сообщить Билли-бою свою новость.

— Прости, mon pote[6]. Но ты только послушай. Девчонка, которая в больнице, помнишь? Она красотка!

Билли-бой шарит рукой в зловонной жиже в поисках молотка, потирая ушибленное во время падения плечо. Он хочет показать, что злится, но с Французиком это просто невозможно.

— Знаю, знаю. Конфетка. Ангельское личико. Ты уже говорил мне. Дважды.

Французик на мгновение сникает, затем снова загорается — он не умеет долго обижаться. Темно-русая борода в каплях соленой воды обрамляет пухлые детские губы.

— Да не, дело не в этом. Мне тут рассказали настоящую жесть. Она расстреляла половину экипажа на корабле, где ее держали в плену. Кое-кого и за борт скинула. Потом получила пулю в ногу и спрыгнула сама. Добралась до берега вплавь, отмахиваясь от акул. Ну скажи, старина, это же круто!

— Круче только яйца, — отзывается Билли-бой, включая насос, который сотрясает «Море тени» с такой силой, что швербот, кажется, вот-вот распадется на части. — Иди положи еду в холодильник.

— Не, я серьезно! — не унимается растрепанный мальчик-великан, все еще ожидая восторженной реакции.

— Я тоже серьезно. Чертова жара. Ты пиво купил?

— Обижаешь.

— Тебя кто-нибудь видел?

— Ты за кого меня принимаешь? — слегка оскорбленным тоном изрекает Французик и поднимается обратно наверх.

Билли-бой берет очередной резиновый клин, чтобы вбить его в месиво, которое когда-то было двукорпусным шверботом, но не может сконцентрироваться на работе. Ему неловко, что он так жестко отшил своего канадского подопечного. Но им надо отсюда выбираться, и поскорее. Рано или поздно полиция пронюхает, что они не платили ни за одну швартовку ни в одном порту с прошлого июля.

А если бы копы на Ангилье не были озабочены последствиями урагана и копнули поглубже, они бы обнаружили кое-что еще.

Потому что незадачливый капитан из Флориды и его неунывающий приятель не просто контрабандисты. Они помогают людям исчезать навсегда. И когда они не забывают заглянуть в прогноз погоды, у них это неплохо получается. Они провозили кубинских беженцев по проливу от Гаваны до Ки-Уэста и неоднократно переправляли стайки перепуганных девушек с безымянных причалов возле Браунсвилля в места, назначенные их новыми хозяевами. Жаль только, что стрелять или сбрасывать кого-то за борт приходится не так часто, как в буйных фантазиях Французика. Но когда все-таки приходится, этим занимается Билли-бой, а большой младенец закрывает глаза, пока все не закончится.

Так повелось с тех самых пор, как Французика бросили его друзья, с которыми он приехал в отпуск, и оставили его одного, без денег, в богом забытой дыре, где жил Билли-бой. Билли мог бы избить его до полусмерти просто ради забавы, что он неоднократно проделывал с тупыми белокожими туристами. Но обезоруживающая беспомощность, даже невинность, светившаяся в голубых глазах Французика, остановила его.

Теперь они так близки, что некоторые, включая жену Билли-боя, считают их любовниками.

— Я вышла за пидора, вот уж повезло, — рассказывает она, когда выпьет, а выпивает она постоянно. Поэтому Билли-бой всегда держит приемник включенным, шаря по радиоволнам в поисках работы, как птица, клюющая землю, чтобы не пропустить возможное зернышко.

Билли заставляет себя остановиться и кладет молоток. Он начинает насвистывать, как делает всегда, когда чувствует, что вот-вот его озарит какая-нибудь идея. Значит, Французик говорит, расстреляла полэкипажа? Он закрывает глаза и вспоминает последний радиоконтакт накануне вечером, когда буря развернула перед ними стену воды, как исполинскую открытую ладонь. Его вызывал Максим. Или ему так показалось, точно сказать сложно, потому что шторм проглотил сообщение на полуслове, разметав антенны по ветрам, а затем принялся швырять «Море тени» из стороны в сторону, как пустую скорлупку, заставляя их с Французиком дрожать до рассвета.