Перенес магнитофон из маминой комнаты в свою и врубил кассету «Ганз-энд-роузес». Магнитофон у нас не очень хороший, и на большой громкости басы хрипят, хотя, наверное, так и надо.

В комнате я просидел до самого вечера. Затолкал пожитки в мешки для мусора, а после пару раз перетряхивал: то одно хотелось сохранить, то другое. Нет, пусть лучше все спалят, а то начнешь откладывать — вообще потом ни с чем не расстанешься.

Под вечер, когда сложил последние вещи и вынес мешки к мусорным контейнерам, разыскал номер Элеонор. К телефону шел не спеша, через гостиную, мимо мамы и Фрэнка. На ходу снимал книги с полок и рассовывал по коробкам, чтобы подкинуть в библиотеку. Пусть библиотекари удивляются. Старые книги они распродают по двадцать пять центов за штуку. Там я их в свое время и купил.

Я взял трубку и набрал номер. Элеонор ответила после первого гудка.

— Давай встретимся?

В другой ситуации мама спросила бы, куда я собрался. В тот день она не спросила, но я все равно сказал:

— Если тебе интересно, я иду на свидание с девушкой.

Мама обернулась и посмотрела на меня. Точно такое же у нее было лицо, когда папа приехал за мной вскоре после рождения Хлои. Мы с мамой стояли во дворе, когда в папиной машине приоткрылось окно и раздался детский плач. Так я понял, что нокаутировать можно не только ударом кулака.

— Я позволю себе не больше, чем позволяешь себе ты, — съязвил я и захлопнул за собой дверь.

С Элеонор мы встретились в парке, на игровой площадке, где сегодня из-за жары никто не играл, и устроились на качелях. Элеонор явилась в платье, таком коротком, что казалось, это топ, надетый без шорт или юбки.

— Знаешь, что выкинула моя мать? — начал я. — Она решила не брать моего хомяка в Канаду.

Элеонор теребила косичку. Потом взяла кончик и провела им по губам, словно художница кисточкой.

— Может, ты не в курсе, но психологи считают, что отношение человека к животным — настоящий ключ к его характеру, — начала она. — Не хочу бросить тень на твою маму, но многие маньяки-убийцы начинали с издевательств над животными. Джон Уэйн Гейси,[21]Чарльз Мэнсон,[22]— говорят, оба сперва мучили кошек, потом переключились на людей.

— Обоих ненавижу, — прошипел я. — И маму, и Фрэнка. Маме плевать на мои желания, а Фрэнк прикидывается внимательным, но самому бы только к ней подлизаться.

— Говорила я тебе, секс как наркотик, — отозвалась Элеонор.

— Оба считают, что могут мной командовать.

— Только сейчас понял? — удивилась Элеонор. — Родители все такие. Слюнявых младенцев они обожают, но, едва ребенок начинает думать самостоятельно, ему затыкают рот. Вчера звонили из моей школы-мечты и предложили папе оплату в рассрочку. Разговор я, разумеется, подслушала. Знаешь, что он выдал? «Мы с бывшей женой решили, что сейчас Элеонор разумнее оставить с одним из родителей. У нее расстройство пищеварения, поэтому мы считаем, что дома, под нашим контролем, ей будет лучше». Типа он только для меня старается, а не жалеет двенадцать тысяч долларов!

— Моя мама даже папу не предупредила, что меня увозит, — пожаловался я. — И со мной поговорить об этом не удосужилась.

Если честно, один плюс в побеге из страны я видел: никаких больше субботних ужинов с папой и Марджори. Но почему мама сама так решила? Почему меня не спросила?

— Родители привыкли все контролировать, — сказала Элеонор. — Хочешь ей насолить? Настучи на того парня, пусть его заберут. Ты можешь стать хозяином положения.

До сих пор меня разрывало от ярости и других чувств, ни одно из которых добрым не назовешь. Поначалу я боялся, что мама с Фрэнком меня бросают. Потом решил, что меня забыли и для мамы я уже не на первом месте, а еще боялся неизвестности. Но боли и обиде вопреки я понимал, что маме зла не хочу. Напротив, мне хотелось, чтобы она была счастлива, только не с кем-то, а со мной.

От предложения Элеонор — позаботиться, чтобы Фрэнк вернулся в тюрьму, — меня аж передернуло. Получилось невольно, ведь я вспоминал, как мы играли в мяч, как готовили, как он испек маме черничный блинчик-сердечко, как искупал Барри, а потом стриг ему ногти. Как он насвистывал, пока мыл посуду. Как говорил: «Сегодня богатейший богач Америки нашему пирогу позавидует», как шептал: «Смотрю на мяч!»

— Я уже думал об этом, — сказал я. — Мама с Фрэнком наломали дров, но снова упечь его в тюрьму мне пороху не хватит. Его же теперь надолго посадят. За побег добавят небось.

— Генри, в этом-то и суть! — воскликнула Элеонор. — Я с самого начала говорила: избавься от него, вырви из своего окружения.

— Но Фрэнк же сгниет в тюрьме! Он этого не заслуживает, — возразил я. — Он классный парень, только вот маму мою увезти вздумал. Да и каково ей будет? Она может и не оправиться.

— Пострадает немного, а потом благодарить станет, — пообещала Элеонор. — И про деньги не забывай.

— Но я еще несовершеннолетний, — напомнил я. — Зачем мне такие деньжищи?

— Шутишь, да? На вознаграждение можно столько всего накупить! Машину, чтобы приготовили ко дню, когда ты получишь права. Или классную стереоустановку. Или поехать в Нью-Йорк и пожить в отеле. Или перевестись в школу Уэдеруэйн, как хотела я. Тебе там наверняка понравится.

— Но это несправедливо! — возмутился я. — Все равно что донос! Зря за такое вознаграждение дают!

Элеонор вскинула голову, чтобы убрать волосы, и уставилась на меня своими огромными глазищами. Я впервые сталкивался с человеком, у которого видны белки вокруг всей радужки. Харизмы ей это, конечно, придавало, но, с другой стороны, делало похожей на мультяшную героиню. Пальчики Элеонор коснулись моей щеки, погладили шею и скользнули на грудь. Наверное, она такое в кино подсмотрела. Лишь тут я заметил, что ногти у нее обгрызены до мяса, аж кровь запеклась.

— Генри, знаешь, что меня в тебе привлекает? Доброта. В том числе к тем, кто ее не заслуживает. Ты в сто раз мягче половины моих подружек.

— Просто не хочу никого обижать, — отозвался я и пересел с качели на лужайку.

Элеонор следом. Вдруг она схватила меня за плечи и повернула к себе так, что наши лица оказались близко-близко, я даже дыхание ее почувствовал.

Тут Элеонор меня поцеловала. Получилось совсем как в фантазиях: я лежал, Элеонор сверху. Ее язычок снова нырнул мне в рот, но теперь глубже, а свободная рука двинулась от моей груди вниз.

— Смотри, я эрекцию у тебя вызвала!

Вот как разговаривала Элеонор. Ничего не стеснялась.