Я глубоко вздохнула и начала с самого начала, о том, как я встретилась с Анной Джонс и о чем мы с ней разговаривали. Кое-что из этого я им уже рассказывала, когда они задавали вопросы под липой, но тогда у нас не было настоящего переводчика. Сейчас же было приятно слышать мягкий, деловитый мужской голос, который старательно переводил. Возникало ощущение, что вся сказанное мной в устах Антона Адамека становится более правильным и правдоподобным.

— Как вы думаете, почему фрау Джонс оказалась у вашей усадьбы незадолго до рассвета?

— Я и не знала, что это случилось на рассвете.

— Отвечайте на вопрос.

— Я не знаю, почему она там оказалась.

— Она упоминала чьи-нибудь имена, хоть кого-нибудь, кого она встречала в этом городе?

— Нет. У меня сложилось впечатление, что она была одна.

— Вы слышали, чтобы она враждебно отзывалась о ком-нибудь?

— Ничего подобного я не слышала. Она была приветливой со всеми. Корректной в каком-то роде, человеком, который предпочитает держать все в себе. Возможно, она выглядела немного подавленной или растерянной, но это вполне объяснимо. Она вот-вот должна была потерять работу и еще она развелась с мужем, кажется, не очень давно. Вы уже связались с ее детьми?

— Какие у нее были отношения с вашим мужем?

— Что, простите?

В комнате повисла тишина, мужчины обменялись взглядами. Я сглотнула.

— Совершенно никаких, — выдавила я. — Они виделись всего один раз.

Полицейский уставился в свои бумаги, полистал их.

— А вы находились… в «Икеа»?

— Я уже все об этом сказала.

Его взгляд пересекся с моим.

— Время ее смерти находится в интервале между четырьмя и шестью часами утра. Я ни за что не поверю, что магазины начинают работать так рано.

— Я переночевала в Праге, у вас должно быть указано.

— Разумеется. Только нам нужно хоть что-нибудь, что могло бы подтвердить это.

У меня запылали щеки, следом шея. Платил, как всегда, Поль, и номер также был забронирован на его имя. У меня не осталось никакой квитанции.

— Я поищу чеки, — выдавила я.

— Отлично.

Полицейский сложил бумаги в стопочку, подровнял края. После чего предупредил, что, пока идет расследование, вся информация по делу строго конфиденциальна и я не имею права разглашать то, что было здесь сказано или что я знаю.

Когда он встал, я снова спросила про Даниеля. Время было начало двенадцатого, через два часа истекают сорок восемь часов.

— Я не занимаюсь допросами, — откликнулся он.

— Но его отпустят сегодня?

— Данный вопрос находится вне моей компетенции.

Полицейский еще раз напомнил мне о чеках и попрощался. Я покосилась на бейдж на его груди, но его имя не отложилось у меня в памяти.

Антон Адамек все-таки проводил меня на улицу. Встал рядом, глядя не прямо на меня, а поверх моей головы, словно не хотел, чтобы со стороны казалось, будто мы друзья или что-то в этом роде. Готовимся ими стать. Или, по крайней мере, состоим в приятельских отношениях.

— Сегодня утром я видел судью, — тихо проговорил он. — Мне жаль, но это может означать, что они хотят потребовать его задержания.

— Это невозможно.

— Быть может, им просто нужно больше времени. Не волнуйтесь.

Рука переводчика едва заметно коснулась моей, словно ветерок подул, упавший лист задел — в общем, что-то незначительное.

После чего Антон Адамек повернулся и зашагал в другую сторону. Нет, не уходите, хотела крикнуть я, вернитесь обратно и проследите за тем, чтобы не возникло никакого недопонимания. Но он уже сел в блестящий синий автомобиль, стоявший на площади. Описал полукруг и, свернув на какую-то улицу, исчез из виду.

* * *

Немецкое церковное кладбище не было отмечено ни на одной карте. Оно находилось на старом выезде из города, там, где шоссе заканчивалось тупиком.

На другой стороне дороги — одни лишь руины.

Железные ворота слетели с петель и теперь медленно врастали в землю. К счастью, между ними еще оставался зазор. Я протиснулась в него и огляделась.

Весь склон холма до самого верха был усыпан могилами. Мягкая трепещущая тень под сенью старых деревьев, доходившая мне до бедер трава. Повсюду крапива, чертополох. Надгробные камни, покосившиеся и почерневшие от времени, многие из которых повалились и треснули. Прямо сквозь них росли одуванчики и незабудки. Я увидела покрытые мхом могилы, заржавевшего на кресте Иисуса и сломанные таблички с выбитыми на них именами — это были места для невостребованных мертвецов. Я поймала себя на мысли, каково это — оставить землю, где похоронены твои предки, накладывает ли это особый отпечаток на человека? Прах моих собственных родителей развеян по ветру в мемориальной роще, и нет никакой могилы или надгробия, за которым можно было бы ухаживать.

Я шла и читала имена, которые время, дождь и ветер скоро окончательно сотрут. Кёрнер, Кайзер, Димтер, Блау. На паре могил имелись свежие таблички, черный гранит ярко блестел, когда на него падали лучи солнца.

Должно быть, кто-то из родственников приезжал сюда и заново нанес имена своих мертвых.

Холм становился круче. Я наклонилась под низенькими елочками и споткнулась об обломки сломанного надгробия, угодив ногой в нечто, что, очень надеюсь, было кротовой норой.

Лишь одно место выглядело как свежее захоронение — на могиле лежала еще совсем сырая, ничем не покрытая земля. В труднодоступном углу, почти на самой вершине холма.

Могила была небрежно засыпана землей. Я немного постояла возле нее, мысленно представляя себе скорчившееся тело мальчика.

Никакого умиротворения на меня не снизошло, во всяком случае, ничего такого, что подошло бы под это определение. Скорее это было похоже на оцепенение, нечто застывшее на мгновение, резко оборвавшийся вздох. Я не знаю, как мне описать это состояние. Неясная тревога.

Между смертью мальчика и тем, что стряслось чуть больше суток назад, минуло много десятилетий. Могла ли тут быть какая-то связь? Есть ли такая вероятность?

Мне очень хотелось, чтобы у него было имя.

По дороге вниз я миновала разрушенную крипту, почти полностью покрытую мхом. Не знаю зачем, но я наклонилась вперед — маленькая лесенка вела вниз, в усыпальницу. Ничто на свете не смогло бы заставить меня спуститься по ней, и все же такой соблазн был. У меня закружилась голова, и слегка затошнило. Я слишком поспешно шагнула в сторону и снова угодила ногой в какую-то яму. Обломок сломанного надгробия врезался мне в колено, когда я попыталась избежать падения.

Трудно сказать, что я увидела сначала: розу или имя. Каменный крест с двумя стоящими рядом надгробиями, в нескольких шагах впереди. Одно было до половины разрушено временем и непогодой. Широкое каменное основание исчезало во мху. Семейная могила.