меня привычно, однако, оправившись, заболел снова, а мне это не свойственно. Я болел трижды за два месяца. Цеплял все: грипп, простуду, ангину… За короткий срок похудел на пятнадцать килограммов. Я был не способен мыслить здраво. Андреа противоречила сама себе. В один день она считала верность основой отношений, на другой день говорила, что она ни к чему. Сегодня я был мужчиной всей ее жизни, назавтра оказывался одним из множества ее мужчин.

На вторую годовщину наших отношений к нам пришли ее друзья. Мы провели вечер в приятной компании, а все выходные занимались любовью, как в наши первые дни вместе. Воскресным вечером, смотря на меня проникновенным взглядом, она сказала мне: «Ты такой добрый. Как ты можешь быть так добр ко мне после всего, что я тебе устроила?» Я сказал ей, что я ее люблю и у меня доброе сердце. Неужели после двух лет эмоционального террора мы наконец-то притерлись друг к другу и сможем начать нормальную жизнь?

На следующий день она позвонила мне. Сначала я обрадовался — мне тут же вспомнились наши волшебные выходные, — но в следующий миг она обрушилась на меня: «Ты токсичный человек. Неужели ты так и не понял, что я всегда хотела бросить тебя?» Я нажал на отбой, не в силах что-либо ответить. Я перезвонил ей вечером. Но она, приняв звонок, тут же его сбросила.

На следующий день она отправила мне голосовое сообщение и, поскольку я на него не ответил, прислала СМС: «Вот ты меня и бросил».

Следующие несколько дней она настойчиво названивала мне и говорила, что ее устроило бы, если бы мы остались любовниками. Я просил ее оставить меня в покое. Объяснял, что каждый ее звонок стоит мне терзаний и бессонниц не на один день.

Сначала на меня нахлынуло чувство вины, затем — беспокойство за нее, однако страх неминуемой гибели помешал мне вернуться к ней. Я не выходил из дома, вконец разбитый горем, не в силах что-либо предпринять.

К счастью, через месяц пришло время очередного театрального курса с моими друзьями. Там я надеялся прийти в себя и пережить свою беду. Когда я прибыл на занятие, то обнаружил там Андреа. Она мило беседовала с моими друзьями. Она хотела поговорить со мной, но я наотрез отказался. Вероятно, она уже подговорила кого-то из присутствующих подойти ко мне и сообщить, что она меня бросила и что ей горько смотреть на мои страдания.

Она, которая всегда с показным неудовольствием принимала участие в наших занятиях, теперь просто сияла, улыбаясь моим друзьям. Я почувствовал гнев, которому, конечно, не мог дать волю. Злость в моем взгляде читалась настолько явно, что другие участники курсов избегали меня. Я чуть с ума не сошел. Ночью я не мог уснуть. Я пережил самые страшные душевные муки из всех, что помню. Я почувствовал себя маленьким мальчиком, терзаемым страхом отвержения, что вообще-то равносильно смерти. Я думал, что мои друзья отвернутся от меня, что никто не захочет иметь со мной дела, что я останусь совсем один, как неприкаянная душа. Меня душили черные мысли.

К счастью и к своему удивлению, я справился с этими терзаниями. Я осознал, что потерял рассудок, но не уверенность в себе. Мой внутренний стержень помог мне выдержать натиск безумия.

Еще долго после той встречи моя душа полнилась ненавистью и болью. Погрязнув в унынии, я не выходил из дома. Мне хотелось уничтожить Андреа, нанести ей такой же урон, какой она нанесла мне. Ради ее благополучия я прекратил общаться с ней. Я долго держался, но, к сожалению, безумие взяло верх надо мной, и я стал отправлять ей чудовищные угрозы. Тогда Андреа с удовольствием поведала мне, что спустя всего лишь пару дней после нашего расставания она сошлась с женатым мужчиной, который принял условие не ждать от нее верности, поскольку сам верен ей не был.

Она сказала мне, что, как только предмет отслужил свое, мы его выбрасываем и тут же заменяем новым. С этого момента и навсегда я избавился от безумия. Я смог посмотреть на события отстраненно. Два года я своей энергией подпитывал Андреа, а в итоге выбился из сил. В результате я потерял работу и лишился дома. Сейчас я начинаю жизнь с чистого листа: без привычного содержания, без будущего.

Когда мы познакомились, у меня все было хорошо, я слыл весельчаком. У нее же все было плохо. Теперь мы поменялись состояниями. У меня все плохо, а у нее хорошо, и она не упустит случая мне об этом сообщить. Спустя некоторое время после нашего расставания она написала мне: «Береги себя. Если ты будешь беречь себя, я буду покойна»[55].

Я до сих пор ломаю голову над вопросом, правдой ли были ее слова, когда она клялась, что любит меня, как не любила никого, или приманкой, чтобы притянуть меня поближе, когда я отдалялся, и выпотрошить, когда я был рядом. Я горжусь тем, что не изменил своим ценностям и был вместе с ней и в печали, и в радости, помогал ей, поддерживал ее и не бросал.

Мой психоаналитик говорит мне, что мне необходимо ренарциссироваться. Но я сомневаюсь. Мне кажется, что иногда человеку нужно подольше хранить свое представление о себе, ведь со временем он все равно его пересмотрит.

Перверт — это карикатура и кривое зеркало для другого. Андреа познакомила меня с самим собой. Разумеется, я не был способен причинить другому тот урон, который она нанесла мне, но схожие черты у меня были. Сейчас мне надо сделать выбор в пользу своих истинных ценностей, а не тех, которые мы декларируем, чтобы казаться хорошими: ценностей, которые живут у меня внутри.

Помню, в детстве я любил купаться в реке с сильным течением. Она унесла много жизней, и люди в деревне говорили, что я ненормальный, раз хожу туда плавать. Но я-то знал, что в полной безопасности, потому что, если бы меня затянуло в водоворот, я бы не стал сопротивляться и течение вытолкнуло бы меня на поверхность где-нибудь дальше. Тонул тот, кто, скорее всего, пытался бороться с течением. На текущем этапе моей жизни я решил поступить так же, как в детстве: позволить кризису затянуть меня в свою пучину, чтобы затем где-то далеко выбросить меня на берег, где я смогу собрать из обломков более подходящую для меня сегодняшнего жизнь.

Я знаю, что уже вышел из пучины, а вот Андреа, судя по ее ценностям и поведению, к сожалению,